Литературная Газета 6257 (№ 01 2010) - [28]

Вот почему под знамёна «ЛГ» первого призыва был немедленно призван Пётр Катенин – человек хотя в то время и весьма далёкий по эстетическим взглядам от позиции издателя и редактора, закоренелый «архаист», но зато не только предоставивший в своих «Размышлениях и разборах» (печатавшихся с продолжением в 24 выпусках газеты) фундаментальный обзор поэзии «всех времён и народов», но и решительно взявшийся расставить все имеющиеся искусства изящные по ранжиру, в коем пальма первенства беспрекословно отдавалась поэзии и живописи. Справедливо ли, наравне с сими искусствами, называют изящными архитектуру и музыку? что есть изящного в каком-нибудь строении? – полемически восклицал автор, – почему восхищаться более фасадом дома, удобством лестницы, разрезом двери либо окна, нежели отделкою кареты, фасоном кресел или щёгольством наряда? Что может быть высокого в музыке отдельно от слов? И с этими хлёсткими, куда как ригористичными доводами, защищая равенство всех сестёр на Парнасе, в 1830-м наверняка хотелось спорить, так же как и в 2010-м, когда к сфере изящного уже вполне официально – но вот насколько правомерно? – причислены и искусство дизайна, и искусство моды.

А вот что касается искусства гармонических созвучий – то с ним у отцов-основателей имелись, судя по всему, какие-то свои, особые счёты и отношения (даром что несколько произведений обоих было на тот момент уже счастливым образом положено на музыку, обретя вторую жизнь в качестве первоклассной романсовой основы). Так, в № 12, 13, то есть в последних, по мнению исследователей, вышедших под пушкинской редакцией, но уже, похоже, при вернувшемся в столицу Дельвиге гласности был предан перевод довольно порядочной по размеру статьи Ф.Ж. Фети, профессора контрапункции в Королевско-французском училище музыки, почерпнутой из издаваемого им весьма хорошего журнала по сей части (Revie Musicale). Статья носит название «О физическом действии музыки» и производит несколько своеобразное впечатление даже без учёта того, что опубликована она на страницах «Литературной газеты». Взяв с места в карьер и в первой же фразе ответственно заявив о том, что влияние музыки на ощущения души столь известно, что нет нужды доказывать существенность оного, профессор далее замечает: Но кроме сей нравственной силы, которою неоспоримо обладает музыка, по необходимости должно признать ещё и другую силу, посредством коей она действует на физические органы не только человека, но и бессловесных животных. Мерный стук барабана и вообще всякая музыка с сильно выраженным размером побуждает всех органических тварей к правильным и размеренным движениям… Перечисляются многочисленные, путём естествознательных опытов полученные примеры: собаки, в особенности те, которых держат взаперти, или те, кои живут в уединённых местах, выказывают, как выясняется, чрезмерную чувствительность музыкальную… Кошки тоже иногда мяучат, вслушиваясь в звуки инструментов… Сверхмузыкальные чижи… Лошадь, которая также весьма чувствительна к музыке, другое дело, что труба и вообще медные инструменты, по-видимому, нравятся ей более других… Ту же склонность замечают в животных грызущих, особливо в бобрах и крысах… И так далее, вплоть до пресмыкающихся и насекомых…

– Что все сие означает? – впору, кажется, воскликнуть как минимум читателю современному (реакции на публикацию их пращуров история, увы, не сохранила). Уж не взялись ли поиздеваться над нашей читательской братией почтенные гг. издатели?!

Сегодня непросто сказать со всей очевидностью: может, и впрямь, помещая это исследование – причём в первый, главный раздел газеты, – «редакционная коллегия» имела намерение слегка пошутить? А может быть, сказать нечто – в условиях, как нам всем хорошо известно, жесточайшей николаевской цензуры – между строк, сверх текста? Как в происшедшей несколько позже истории с четверостишием Казимира Делавиня на будущий памятник жертвам очередной французской революции, следствием чего явились жесточайший «разнос» Бенкендорфа, первое, временное, запрещение газеты и снятие Дельвига с поста редактора.

…Добравшись во второй части статьи до изложения целого ряда исторических примеров благотворного и в буквальном смысле живительного воздействия «контрапункции» уже на человека, читатель вслед за Фети и его русскими публикаторами вновь приходит к насекомым. Но вот здесь, в вопросе о целебном свойстве музыки от укушения тарантула, автор и его переводчик О. Сомов кардинально расходятся во взглядах. По мнению первого, сие не более чем странное заблуждение, басня, которую должно приписать обыкновенному… шарлатанизму. Переводчик же не поленился написать специальное примечание, где укоряет сочинителя сей статьи, забывшего ещё об одном весьма важном обстоятельстве, по своей (т.е. музыкальной) части. Он вспоминает тарантеллу – инструмент, который употребляется для излечения от яда тарантулова… равно как и род плясовой песни, играемой на сём инструменте. Ссылается на некие книги (одна из них именуется «Словарь натурального волшебства»), якобы переведённые на русский: в них есть подробные описания как самого инструмента тарантеллы, так и способа лечения оным, с точным означением числа плясовых приёмов, предписываемых больному.