Литература - кино - радио - музыка - изобразительные искусства - [3]

Может быть, никто не поймет, зачем мне понадобилось это горькое предисловие, чтобы, наконец, подойти к моему предложению - опубликовать песню, которую я обнаружил в газете, посвященной велосипедному спорту. Не знаю, всем ли читателям она придется по вкусу, - во всяком случае, желая доказать свою добросовестность, я добыл ее рукопись и фотографию автора. Эта песня Ганнеса Кюппера "Не, he! The Iron Man!" посвящена интересной для всех теме, чемпиону Реджи Мак-Намара: она весьма незамысловата, в случае надобности, ее можно петь, она - лучшее из всего, что мог написать ее автор, и обладает - по крайней мере для меня - известной документальной ценностью. Я рекомендую Кюпперу написать несколько песен подобного рода и рекомендую обществу возбудить в нем это желание, отвергнув его сочинение.

1927

Ганнес Кюппер

HE, HE! TNE IRON MAN!

О нем говорят в округе,

Что ноги его и руки,

Живот, и грудь, и спина

Из черного чугуна.

Не, he! The Iron Man!

Что сердце его - пружина,

А мозг - динамомашина,

Желудок его здоровый

Мотор восьмицилиндровый.

Не, he! The Iron Man!

Что нервы его - как тросы,

Любые выдержат кроссы,

Потому что:

Задуман был первоначально он

Отнюдь не как гонщик и чемпион,

Природа на нового Цезаря его

оснастила,

Отсюда его железобетонная сила.

Не, he! The Iron Man!

Итак:

Да здравствует мощь искусственного человека.

Реджи Мак-Намара - герой двадцать первого

века.

2

НИ ПОЛЬЗЫ, НИ КРАСОТЫ

Когда я на днях прочитал отлично написанный фельетон, где упоминался мой вывод относительно конкурса лирических поэтов, мне показалось, что я схвачен за руку. Меня поймали на том, что, рассматривая громадную кучу лирических (произведений - более пятисот штук, - я стал на точку зрения полезности. Я и в самом деле заявил: все то, что мне довелось читать, было, на мой взгляд, лишено какой бы то ни было полезности, а я решил вынести одобрение только тем созданным в русле определенного направления вещам, которые обладают реально ощутимой полезностью, пусть даже самой элементарной и плоской. Направление это было буржуазным, и, чтобы читатель мог конкретно представить себе значение данного понятия, я немного продолжил прямую линию и назвал имена Рильке, Георге и Верфеля. Я имел в виду, что от этих поэтов не проистекает ничего прямо и безусловно полезного. Не знаю, поверят ли мне, но я, подобно большинству других людей, осведомлен о том, что в искусстве (в особенности если привлечь на помощь ряд понятий, в которых нет недостатка) существуют ценности, которые, так сказать, никакой полезности не содержат. Не хочу ходить вокруг да около: я и в самом деле не считаю, что сочинения этих трех мною поименованных, а также четырехсот мною не названных людей обладают какой-нибудь ценностью. Все это поколение - даже если его рассматривать как коня, предназначенного для парадов, - не обладало способностью доставлять публике чистое блаженство созерцания. Напротив, я считал себя вправе требовать от этого поколения, чтобы оно сделало все от него зависящее для обнаружения своей полезности. Не хочу возлагать ответственность за мировую войну на Стефана Георге. Не вижу, однако, никаких оснований для того, чтобы он изолировал себя от мира. Думаю, что этот простодушный мыслитель желал показать всем единомыслящим, что ему подобных не существует. Бегло рассмотрев ценность его красот, я поневоле пришел к выводу, что от него можно потребовать полицейских услуг. Если вокруг полицейского! совершаются многочисленные запутанные преступления, он не имеет права оставаться на позиции незаинтересованного созерцателя. Полицейский не для того существует, чтобы просто регистрировать отражающиеся на собственном лице противоречивые ощущения. Одним словом, все эти люди, о которых следует говорить совершенно спокойно и без благоговейной робости, не создают никаких эстетических ценностей - они обязаны работать.

Сформулировав эту мысль, я готов идти дальше. Я утверждаю, что почти вся поэзия вырождающейся буржуазии - и прежде всего наиболее представительная ее часть - содержит в себе слишком много тенденций, связанных с классовой борьбой, и что именно поэтому она стремится к созданию чисто эстетических ценностей. Всякий человек, даже если он и не является марксистом, которому в конце нашей содержательной эпохи придется отделять плевелы от пшеницы, ровно ничего не поймет - как бы это ни звучало в наши дни определенно - в поэзии Стефана Георге, Рильке или Верфеля (да и, пожалуй, во всем остальном тоже), если он не будет рассматривать ее как проявление классовой борьбы. Что и говорить, отражение овечьего стада в чистых глазах человека высокой души могло бы обладать немалой ценностью, равно как и пение певца, испытывающего блаженство от звучания собственного голоса. Но эти люди не обладают ни чистыми глазами, ни звучным голосом. И в еще меньшей степени - душой. Они либо владеют овечьими стадами, либо высокомерно отворачиваются от них, поскольку ведут чрезмерно напряженную духовную жизнь.

Некоторая легкость тона, с которой я все это констатирую, не должна вводить в заблуждение - предмет моего рассмотрения остается в высшей степени серьезным. Мне, как и всем, кто в наши дни честно пишет о подобных вещах, противопоказано разводить преувеличенно серьезные рассуждения вокруг несерьезных поводов. В той духовной среде, какая нас окружает, смешно предаваться высокопарным сетованиям насчет недостаточной плотности ткани, обтягивающей зонтики. Если я сохранил некоторый остаток веселости, то отнюдь не потому, что размышлял на подобные темы.