Литература. 8 класс. Часть 2 - [6]

Вероятно ли, чтобы государь любимый, обожаемый мог с такой высоты блага, счастия, славы низвергнуться в бездну ужасов тиранства? Но свидетельства добра и зла равно убедительны, неопровержимы; остаётся только представить сей удивительный феномен в его постепенных изменениях. <…>

Иоанн родился с пылкими страстями, с воображением сильным, с умом ещё более острым, нежели твёрдым или основательным. Худое воспитание, испортив в нём естественные склонности, оставило ему способ к исправлению в одной вере: ибо самые дерзкие развратители царей не дерзали тогда касаться сего святого чувства… Государь возмужал: страсти зреют вместе с умом, и самолюбие действует ещё в летах совершенных. <…>

После казней Иоанн занялся образованием своей новой дружины. В совете с ним сидели Алексей Басманов, Малюта Скуратов, князь Афанасий Вяземский и другие любимцы. К ним приводили молодых детей боярских, отличных не достоинствами, но так называемым удальством, распутством, готовностью на всё. Иоанн предлагал им вопросы о роде их, о друзьях и покровителях; требовалось именно, чтобы они не имели никакой связи с знатными боярами; неизвестность, самая низость происхождения, вменялась им в достоинство. Вместо тысячи царь избрал 6000 и взял с них присягу служить ему верою и правдою, доносить на изменников, не дружить с земскими (т. е. со всеми, не записанными в опричнину), не водить с ними хлеба-соли, не знать ни отца, ни матери, знать единственно государя. <…>

Так рисует Н. М. Карамзин логику изменений в судьбе и поведении грозного государя.

Одним из первых произведений А. К. Толстого на тему русской истории была баллада «Василий Шибанов». О ней велись споры, которые выходили за рамки чисто литературных проблем и поднимали нравственные и даже философские вопросы. Толстой, активно работавший над созданием баллад, разрушал привычное представление о драматической балладе как о произведении, которое часто изображает столкновение деспота и непокорного ему человека.

Василий Шибанов

Князь Курбский от царского гнева

бежал,

С ним Васька Шибанов,

стремянный.

Дороден был князь. Конь измученный

пал.

Как быть среди ночи туманной?

Но рабскую верность Шибанов храня,

Свого отдаёт воеводе коня:

«Скачи, князь, до вражьего стану,

Авось я пешой не отстану».

И князь доскакал. Под литовским

шатром

Опальный сидит воевода,

Стоят в изумленье литовцы кругом,

Без шапок толпятся у входа,

Всяк русскому витязю честь воздаёт;

Недаром дивится литовский

народ,

И ходят их головы кругом:

«Князь Курбский нам сделался

другом».

Но князя не радует новая честь,

Исполнен он желчи и злобы;

Готовится Курбский царю перечесть

Души оскорблённой зазнобы:

«Что долго в себе я таю и ношу,

То всё я пространно к царю

напишу,

Скажу напрямик, без изгиба,

За все его ласки спасибо».

И пишет боярин всю ночь напролёт,

Перо его местию дышит,

Прочтёт, улыбнётся, и снова прочтёт,

И снова без отдыха пишет,

И злыми словами язвит он царя,

И вот уж, когда занялася заря,

Поспело ему на отраду

Послание, полное яду.

Но кто ж дерзновенные князя слова

Отвезть Иоанну возьмётся?

Кому не люба на плечах голова,

Чьё сердце в груди не

сожмётся?

Невольно сомненья на князя нашли…

Вдруг входит Шибанов в поту

и в пыли:

«Князь, служба моя не нужна ли?

Вишь, наши меня не догнали?»

И в радости князь посылает раба,

Торопит его в нетерпенье:

«Ты телом здоров, и душа не слаба,

А вот и рубли в награжденье!»

Шибанов в ответ господину: «Добро!

Тебе здесь нужнее твоё серебро,

А я передам и за муки

Письмо твоё в царские руки».

Звон медный несётся, гудит над

Москвой;

Царь в смирной одежде

трезвонит;

Зовёт ли обратно он прежний покой

Иль совесть навеки хоронит?

Но часто и мерно он в колокол бьёт,

И звону внимает московский

народ,

И молится, полный боязни,

Чтоб день миновался без казни.

В ответ властелину гудят терема,

Звонит с ним и Вяземский

лютый,

Звонит всей опрични кромешная тьма,

И Васька Грязной, и Малюта,

И тут же, гордяся своею красой,

С девичьей улыбкой, с змеиной

душой,

Любимец звонит Иоаннов,

Отверженный Богом Басманов.

Царь кончил; на жезл опираясь, идёт,

И с ним всех окольных собранье.

Вдруг едет гонец, раздвигает народ,

Над шапкою держит посланье.

И спрянул с коня он поспешно долой,

К царю Иоанну подходит пешой

И молвит ему, не бледнея:

«От Курбского князя Андрея!»

И очи царя загорелися вдруг:

«Ко мне? От злодея лихого?

Читайте же, дьяки, читайте мне вслух

Посланье от слова до слова!

Подай сюда грамоту, дерзкий гонец!»

И в ногу Шибанова острый конец

Жезла своего он вонзает,

Налёг на костыль – и внимает:

«Царю, прославляему древле от всех,

Но тонущу в сквернах обильных!

Ответствуй, безумный, каких ради

грех

Побил еси добрых и сильных?

Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой

войны,

Без счёта твердыни врагов

сражены?

Не их ли ты мужеством славен?

И кто им бысть верностью равен?

Безумный! Иль мнишись бессмертнее

нас,

В небытную ересь прельщённый?

Внимай же! Приидет возмездия час,

Писанием нам предречённый,

И аз, иже кровь в непрестанных боях

За тя, аки воду, лиях и лиях,

С тобой пред судьёю предстану!» —

Так Курбский писал к Иоанну.

Шибанов молчал. Из пронзённой ноги

Кровь алым струилася током,

И царь на спокойное око слуги

Взирал испытующим оком.