Листья московской осени (фрагмент) - [2]

Извините уж за длинное вступление, но еще несколько соображений так и прут из меня. Во-первых, о красотах языка. Здесь я ничего читателю, а особенно с литературными наклонностями, гарантировать не могу. Более того, стою как раз на обратном, что прежде всего должна быть идея, а французские красоты или красоты нашего серебряного века, - увы, я к ним почти равнодушен, - никакого отношения к литературе не имеют. Да еще и как посмотреть, что есть на самом деле наша российская красота. Я так думаю, она ,конечно, есть, и мир ею после девятнадцатого века совершенно изумился, а вот мы-то сами ее прошлепали, промотали, предпочли математическую Набоковскую симметрию собственному эпохальнуму открытию, то есть тому единственному, что Россия и может предложить образованному человечеству. То, что Достоевский всегда стремился разрушить, - холодную отточечность письма, эту самую настоящую мертвечину, - наоборот, мы в двадцатом веке, за редким исключением, возвели в ранг искусства. Да в таком случае на это искусство нужно наплевать, потому как человеческое, живое, искреннее слово содержит в себе гораздо больше, чем любая искрометная литературная находка.

Ну да, Бог с ним, я отвлекся. А ,впрочем, не так уж и сильно, потому что мысли эти и идеи вполне разделяет и наш герой, и мы даже очень во многом по этой части сходимся. Вот я сказал, что нужно наплевать на красивое искусство, но теперь жалею, - не совсем, конечно, наплевать (и здесь мы тоже с героем нашим сходимся), - а ,все-таки фактом литературной игры принимать будем.

И вот наш повзрослевший не то Печорин, не то Иван Карамазов, а, в некотором роде, даже Петр Петрович Гарин (тоже наш любимый герой), достиг своего пятого десятка, где мы его и обнаруживаем. Какова же его предистория? Успокойтесь, рассказывать не буду, ибо нет ничего скучнее, чем читать о том, что уже окончилось, я и сам не люблю непоправимых явлений. Все это как-то само-собой всплывет из последующих событий, тем более что и сам Владимир Дмитриевич (и имя у него такое же, как у меня, по чистому совпадению), очень часто предается воспоминаниям, но не конкретных фактов: где, чего, с кем совершил, а исключительно старинным идеям, над которыми в свое время ломал голову. Да так видно - не сломал. Вот например, старая идея, поражавшая его с самых молодых корней: откуда, - он часто удивляляся, так точно ему известно: что есть хорошее действие, а что - подлый поступок? Отчего это он сам, да и часто окружающие люди, знают как надо бы по-доброму поступать в той или иной ситуации? Т.е., конечно, знать-то они знают одно, а действуют совсем из других соображений, но само знание, сама эта проклятая совесть - откуда в человеке возникает? Правда, был он тогда еще ребенок и не знал, что его матушка в ранее время всегда твердила: это плохо, а это хорошо. Но, во-первых, не могла ему мать обо всех возможных ситуациях рассказать, а, во-вторых, возникает естественный вопрос - откуда она сама-то знать могла? Получается то же: яйцо и курица. Ведь не из книг же и не из телевизора. Да уж, самый смешной этот детский вопрос затем перерастал в другой. Ведь он видел, что знает о всяком событии и действии гораздо больее окружающих, в смысле вредности или благочестия, и не может ли он на этом основании считать себя выдающимся или, по крайней мере, хорошим человеком. Даже детской, юношеской душой чувствовал, - выдающимся человеком он является (и, извините за эти постоянные скобки, - я тоже так считаю), но вот был ли он при этом настолько положителен, и поступал ли он всегда в соответствии? К сожалению, - совсем нет - и по разным причинам. Потому считал себя будущим хорошим человеком. Вот мол, пройдет время, он станет посильнее, а само его сокровенное знание останется при нем6 и тогда уж он и станет действительно положительным явлением. Но будущий хороший человек почему-то никак не наступал.

Повзрослев немного, получив высшее образование, а главное, - образование жизнью, он вдруг стал замечать, что куда-то начинает пропадать та детская ясность о добре и зле и, даже более того, вдруг с изумлением обнаружил, что вообще есть такие действия, исход которых нетолько неизвестен, а все время меняется. То есть, в начале как бы дрянь получается, а там, глядишь, все поправилось, и даже начальная подлость чуть-ли не подвигом выходит. Ведь это даже не то, что нам Тютчев завещал, "нам не дано предугадать...", здесь-то пол-беды - обычная экология, а гораздо более того , оказывалось, что не то что "не дано", а, вообще, так получается, что всякое действие непременно боком выходит - то одним, то другим и, в принципе, даже нет никакой возможности рассуждать о далеком будущем. Ну и, конечно, такой умный подход еще дальше вперед отодвигал будущего хорошего человека, да так далеко, что даже сам Владимир стал сомневаться в его пришествии.

В общем, пример я этот привел в основном для того, чтобы вы убедились, что Владимир Дмитриевич человек все-таки глубокий, с мыслями, как, впрочем, и многие наши российские типы. Откуда я знаю такие факты, особенно из детства? Именно потому, что слишком близкий он мне человек, и хотя совершенно ясно, что у таких людей товарищей сокровенных не бывает, но много ли надо близкому человеку для понимания другого, пусть хоть он вообще всю жизнь молчит о себе. А кроме того повторяю: во многом мы схожи.