Листья лофиры - [64]

Есть нечто общее в судьбах островов Горе и Сен-Луи. Как и на Горе, французы не первыми появились в устье Сенегала. Реку эту открыл для европейцев португальский капитан Лансарот в 1445 году, и поначалу хозяйничали на побережье португальцы. Но в середине XVII века власть над устьем Сенегала, а затем и над островом Горе переходит к французам, и «Сенегальская торговая компания» получает монопольное право на торговлю, в том числе и на работорговлю… Как и за Горе, шли бои за устье Сенегала между французами и англичанами, и первые одолели, выиграли сражение за Сенегал, хотя и проиграли сражение за Гамбию.

Но есть и немало различий в исторических судьбах Горе и Сен-Луи — их мне и хочется уловить в первую очередь.

Итак, сначала мы осмотрим центральную часть города, расположенную на острове, затем отправимся на Варварийскую косу — узкую полоску суши, зажатую между рекой и океаном, — в рыбацкие поселки Ге Ндар и Ндар Ту и, наконец, если останется время, побродим по кварталу Сор, выросшему вокруг вокзала на материковом берегу.

…В некоторых районах Африки полнота почитается чуть ли не важнейшим критерием женской красоты. И если бы я стремился какой-нибудь местной колоритной черточкой охарактеризовать Сен-Луи, я имел бы полное право сказать, что Сен-Луи — город полных и пышно разодетых африканок, причем все они отчаянные модницы. Я уж не говорю о таких мелочах, как всяческие золотые украшения — браслеты, серьги, подвески… Не довольствуясь естественным почти черным цветом кожи, сенлуизианки еще покрывают себе нижнюю часть лица черно-синей краской и такой же краской вымазывают пятки, которые у подошвы обычно имеют розовато-желтый оттенок и «сверкают» на ходу.

В Сен-Луи, как и в Дакаре, высоко котируется белизна зубов, и сенегалки неутомимо жуют тонкие зеленоватые, очищающие зубы палочки растения, которое уолофы называют сотиу, а французы керида.

Но в остальном, «по линии украшательства», сенлуизианки явно превосходят жительниц Дакара. Сен-Луи до недавнего времени был столицей Сенегала, и совсем не исключено, что сенлуизианки продолжают считать себя главными законодательницами мод в стране; если предположение мое справедливо, то мода на черные пятки просто еще не дошла до Дакара.

Продолжая поиск экзотических черточек, я мог бы сказать, что Сен-Луи — город маленьких конных такси, которыми заполнены улицы, и город маленьких автобусов, которыми не менее охотно, чем двуколками, пользуются сенлуизианцы… Я мог бы сказать также, что Сен-Луи — город широких центральных авеню, почти безлюдных, застроенных красивыми белыми виллами, с цветами и пальмами во дворах, или город пыльных предместий с кривыми немощеными улочками, с мусором у домов…

Каждый из этих штрихов что-то прибавляет к облику города, но ни один из них не передает главного. Быть может, на первый взгляд это покажется странным, но гораздо ближе к главному определение Сен-Луи как «города двухэтажных домов», хотя в центральных кварталах встречаются и более высокие административные здания.

У Бадиана есть маленький справочник по Сен-Луи, и в справочнике сказано, что в 1700 году на месте будущей столицы Сенегала находился лишь пакгауз, обнесенный крепостными стенами, церковь и огороды. В 1786 году кому-то пришло в голову произвести перепись жителей Сен-Луи, и было установлено, что в городе живет 660 европейцев (представители армии и администрации), 2400 «свободных или мулатов» (так сказано в справочнике) и, кроме того, в момент переписи в Сен-Луи находилось еще три тысячи человек, которых справочник деликатно называет «пленниками».

Вот от этого Сен-Луи — центра работорговли, не уступавшего по масштабам Горе, — в городе действительно не сохранилось материальных памятников. Нынешний Сен-Луи отлит в форму лишь столетней давности, в форму торгово-колониального города: нижние этажи большинства его домов предназначались для товаров, они были отведены под склады и магазины, а верхние служили жильем… Я хожу по улицам Сен-Луи, и мне все время кажется, что улицы смыкаются у меня над головой: вторые этажи с верандами и балконами нависают над первыми и как будто бы давят их; но последнее ощущение — я знаю — ложно; вторые этажи — это лишь накипь, застывшая над тем, что составляло сущность города, — над его складами, магазинами, короче говоря — над его закромами.

По широкому авеню Вильера мы выходим на северную оконечность острова Сен-Луи. Теперь город у нас за спиной, а перед нами — Сенегал, не. разделенный на рукава, широкий и многоводный, несмотря на сухой сезон. Если пристально всмотреться в его бурые воды, то можно заметить, что они имеют красноватый оттенок, — это потому, наверное, что Сенегал несет к океану и красную землю Гвинеи, смытую ливнями со склонов Фута-Джаллона. Главный исток Сенегала, Бафинг, берет начало где-то между городами Маму и Далаба, и я отчетливо представляю себе весь путь Сенегала к океану, путь, который он проделывал сто лет назад точно так же, как проделывает его ныне.

Прозрачной горной речкой петлял сперва Сенегал по лесистым ущельям Фута-Джаллона, впитывая в себя соки гвинейской земли, мужая, наливаясь силой, богатея; потом он вырывался на равнину, в саванну, и там питала его уже земля тукулеров и сереров, там плавали по нему пироги, и он нес их, груженные слоновой костью, золотом или пряностями, к океану… Но до океана они не доходили: все, что вбирал, впитывал в себя Сенегал, все, что нес он на себе, улавливал Сен-Луи, город-ловушка, и перегружал в свои закрома, в первые этажи и подвалы своих домов, чтобы потом переправить отнятое у Сенегала за океан, во Францию.