Листья лофиры - [60]

Странный скрип ржавого железа заставляет меня оглянуться. Бабакар, от души веселясь, дрыгая в воздухе босыми ногами, висит на древнем причальном кольце, укрепленном на вбитом в базальты стальном штыре, и всячески пытается привлечь мое внимание… Наверное, некогда волны почти вплотную подступали к казематам, и невольничьи корабли подходили к ним совсем близко…

Бабакар разочаровывается во мне — не нравится ему мой мрачный вид, — разочаровывается и исчезает в черном проеме, убегает обратно во двор… А я иду по берегу вдоль сплошной стены плотно составленных казематов, пока не нахожу узкий проход между ними на улицу Сен-Жермен… Да, времена работорговли кончились довольно давно, а традиция строить по берегу в притык друг к другу двухэтажные каменные дома — осталась, и остров по-прежнему закован в камень. Так, во всяком случае, я теперь думаю, вспоминая, как шли мы за мсье Дианем от причала к морскому музею, вдоль непрерывного ряда домов, очень уж похожего на крепостную стену. В бесконечных боях за Горе между французами и англичанами, а позднее между работорговцами и патрульными кораблями пояс каменных домов не раз, наверное, сдерживал натиск осаждавших, и в узких проходах между домами вспыхивали ожесточенные рукопашные схватки… А форты в это время вели огонь по кораблям, по десантным шлюпкам.

Ныне остров пустеет. И раньше население его то увеличивалось, то уменьшалось… Свирепствовали, унося сотни жизней, эпидемии желтой лихорадки, бесконечные сражения заставляли горейцев переселяться в более безопасные места, в Сен-Луи, например. А потом на Зеленом Мысу появились города Дакар, Рюфиск, и поток переселенцев двинулся в этом направлении… Ныне на острове Горе живет около тысячи человек, причем работают они в основном в Дакаре…

А форт Святого Франциска превращен в тюрьму: в ней содержатся мелкие уголовники, которые днем свободно расхаживают по острову, убирают улицы, поливают деревья… Собственно, закованный в камень остров Горе и был на протяжении трех или четырех столетий тюрьмой.

Мсье Диань говорит нам, что мы уже осмотрели все главные достопримечательности острова. Он предлагает нам полюбоваться квадратными башнями церкви Святого Карла, вокруг которой растут высокие кокосовые пальмы, и приглашает обедать.

Мы не возражаем против обеда, но мы еще не осмотрели возвышенную часть острова, не поднялись на базальтовое плато, с которого будто бы открывается великолепный вид на океан и африканский берег, не постояли у стен форта Святого Михаила…

Мсье Диань беспомощно разводит руками: базальтовое плато — это французская военная зона, и посторонние не имеют туда доступа… Вот оно что! И вот откуда — правильные округлые линии, четкие углы, так хорошо заметные издалека. С помощью бетона французы придали большую монолитность, прочность базальтовому плато, укрылись в глубине его, и, в сущности, современный Горе — сильно укрепленный форт, защищающий подступы к Дакару с моря, иностранная военная база у берегов освобождающейся Африки…

В нашей группе есть арабист-исламовед из Ташкента Мирзоев, и Мирзоеву совершенно необходимо повидать имама острова Горе. Мы отправляемся в гости к имаму, и по дороге Мирзоев предупреждает нас, что имаму не полагается принимать в своем доме иноверцев, тем более женщин, и просит нас учесть это немаловажное обстоятельство.

Мирзоев — ему роль мусульманина вполне по плечу — один поднимается по некрутой каменной лесенке в комнату имама. Он приветствует его согласно обычаю и говорит:

— Мы русские. Из России.

— Этого не может быть, — отвечает имам.

— Но мы действительно из России, — говорит Мирзоев и быстро пробегает глазами название арабской книги, лежащей перед имамом. — Вы читаете «Жизнь и деяние пророка» Имама Бухарского, а я привез вам в подарок виды исторических памятников Бухары, среди которых есть и могила Имама Бухарского…

Набор цветных открыток убеждает имама острова Горе, что перед ним люди из России, и старый имам нарушает предписания закона: он приглашает нас, иноверцев, к себе в дом.

Имам — его зовут Мухаммед Дем — взволнован. И, не скрывая своего волнения, он говорит нам, что видел русских первый и последний раз более полувека назад. Он был тогда совсем молодым человеком, и большая эскадра русских военных кораблей, — эскадра Рожественского, как догадываемся мы, — держа путь вокруг Африки, остановилась на рейде у Дакара и Горе, и русские моряки высаживались на остров… И вот теперь — мы… Имам взволнован и внезапно воскресшими воспоминаниями, с которыми у него, надо полагать, не связано ничего плохого, и неожиданным визитом русских…

А меня, уже по другим причинам, обрадовало дружелюбие имама, его реакция на наш визит.

Он уже стар, Мухаммед Дем, ему за семьдесят, у него темное, изъеденное оспой лицо, белые волосы, белый ежик бороды на самом кончике подбородка, и шея его по-стариковски замотана шарфом, похожим на коричневое полотенце… Немало событий произошло на памяти имама, о многом он слышал от своих предшественников. И сидя в прохладной комнате имама на линолиуме, раскрашенном под ковер, я думал о том, что среди этих событий не было ни одного, которое бросало бы тень на мою страну, что никакие трехсотлетние «узы» не омрачают прошлого.