Листья лофиры - [49]

Луна еще не взошла, и звезды не притушены ее сиянием — их много, и они крупные, эти звезды, к которым все настойчивее приковывается мысль человечества… Мы возвращаемся в отель пешком. Прохладно. Городок спит— в Гвинее рано ложатся и рано встают. Мы не торопимся, и можно полюбоваться ночным небом… Прямо над головой, в зените, созвездие Орион; оно откочевало сюда из наших широт и возвратится лишь осенью; в экспедициях появление на небе Ориона всегда заставляло нас торопиться — близка зима!.. А Большая Медведица — она чувствует себя здесь неважно: по каким-то космическим причинам она перевернута кверху ногами, и если провести традиционную прямую через две крайние звезды, черта упрется в землю, в ту точку горизонта, за которой уже исчезла Полярная звезда… Южный Крест ни в Конакри, ни в Лабе не виден. Может быть, в Нзерекоре нам повезет?

Утро звонкое, ясное, легкое. Звонко и чисто звучит горн, и все гвинейцы, чем бы они ни были заняты, бросают дела, останавливаются и замирают— только белые широкие одежды их слегка колышутся под порывами свежего ветра… Мы тоже стоим неподвижно, тихо, понимая, что происходит нечто торжественное, и нам разъясняют, что именно: на площади перед зданием комендатуры поднимают национальный флаг независимой Гвинеи, и жители города отдают таким образом честь трехцветному государственному стягу… Мы присоединяемся к ним, мы тоже прекращаем разговоры и стоим неподвижно, повернувшись в сторону невидимой отсюда комендатуры, и одновременно мы прощаемся с Лабе, с его жителями: для большинства из нас сегодня начнется путь обратно, в Москву… Мы еще стремительно прокатим по дороге на Маму, но уже нигде не будем задерживаться. В Маму наша группа разделится: шесть человек останутся на вокзале и будут ждать поезд на Канкан, а остальные вернутся в Конакри…

До отъезда — считанные минуты. Суровый и величественный Селябабука уже сидит на своем месте, и черные сильные руки его лежат на кремовом руле… К отелю подходят гвинейцы, и я невольно вздрагиваю: эту молодую женщину в нейлоновой кофточке, темной узкой юбке и светлых туфлях лодочках на коричневых ногах, и этого мужчину в белой рубашке и узких черных брюках я уже видел. Я видел их в первый же день, на набережной Конакри, у кокосовых пальм, — они шли мне навстречу, радуясь долгожданному свиданию с родной землей, с океаном и пальмами, склонившимися над ним, и я неслышно удалился, чтобы не мешать…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

«Кан» — это название одного из видов слоновой травы на языке малинке, — ею покрывают крыши саманных хижин. Канкан — это город, причем город крупный, в нем двадцать пять тысяч жителей, и около трехсот лет он играл роль своеобразной столицы племени малинке… Канкан выстроен посреди саванны, заросшей слоновой травой кан, и стоит на реке Мило, что впадает в Нигер, или Джолиба, как называют его в верхнем течении… Нигер мы пересекли ночью у города Карусса, я специально ждал встречи с ним, но прославленный Нигер показался мне в темноте заштатной подмосковной! речкой с курчавыми зарослями тальника по берегам.

По расписанию мы должны были приехать в Канкан часов в семь вечера, а приехали в пять утра. Сейчас восемь, и мсье Анис торопит нас — нужно идти на прием к коменданту. Поначалу мсье Анис терялся, когда нам устраивали встречи, — его прежние клиенты не имели контактов с местным населением (так он выразился), — но теперь он как будто вошел в роль: вот, стучит и просит поторопиться.

У меня в номере испорчен душ, а без него как-то не по себе в Африке, да еще после жаркой бессонной ночи. Я бегу в соседний номер к Птичкину, а Птичкин уже во всеоружии — выбрит, умыт, одет, при полевой сумке и фотоаппарате. Он больше не кособочится и вообще выглядит молодцом.

— Кажется, приехали, — говорит он мне, но ему уже не до меня. Для Птичкина в Канкане кончается вынужденное безделье, начинается работа, и он живет сейчас совсем другими интересами.

Все спустились завтракать, и я вприпрыжку скачу вниз. Навстречу поднимается незнакомый человек в легкой рубашке и шортах.

— Здравствуйте, — говорит он по-русски.

— Здравствуйте, — говорю я и бегу дальше.

Действительно, только мое место за столом пустует, и меня ждут.

Я глотаю горячий кофе и краем уха слушаю Владыкина: он рассказывает, что среди постояльцев отеля есть человек, знающий русский язык, — некто мсье Симон, представитель бельгийской алмазной фирмы.

Но развить эту тему у нас не хватает времени. Мсье Анис пригоняет крошечные легковые такси и всех нас запихивает в них. В машине не повернуться, тесно, фотографировать невозможно и вообще почти ничего не видно: по пути в комендатуру я не успеваю составить себе никакого представления о городе.

Встреча с комендантом Канкана не похожа на все предыдущие встречи. Он один принимает нас в своем кабинете. Это пожилой гвинеец с умным сухим желтым лицом, продолговатыми поблескивающими глазами; он в защитного цвета френче и красной феске с кисточкой.

Мы представляемся коменданту, и он сразу выделяет среди нас Птичкина.

— Ваши товарищи геологи уехали в Масенту, — говорит комендант, не дожидаясь, пока ему представят остальных.