Листья лофиры - [40]

Незадолго до вылета из Москвы, как раз перед тем, как идти делать прививку против желтой лихорадки, я перечитал прекрасную книгу Поля де Крюи «Охотники за микробами». В главе, посвященной Вальтеру Риду, раскрывшему тайну желтой лихорадки, Поль де Крюи уверяет, что к 1926 году весь оставшийся на свете яд желтой лихорадки сможет уместиться на шести булавочных головках, а через несколько лет его и в помине не останется… Пророчество не сбылось. Очаги желтой лихорадки и поныне сохранились в тропических районах Африки и Америки, а вспышки эпидемий порой случаются в самых неожиданных местах, потому что москиты, переносчики лихорадки, пользуются иногда услугами международных авиакомпаний.

Я вспоминаю об этом потому, что сейчас в комендатуре города Маму идет разговор о медицине. В свое время французы создали в районе Маму лепрозорий и в какой-то степени предотвратили распространение проказы среди гвинейцев. Гораздо хуже обстояло в то время дело с лечением туберкулеза, бытового тропического сифилиса, черной оспы, сонной болезни, лимфатизма, той же самой желтой лихорадки… Чтобы одолеть их, нужна широкая сеть медицинских учреждений, нужны многочисленные национальные кадры врачей… И мы с интересом слушаем коменданта района, с гордостью рассказывающего о новой поликлинике, новом родильном доме, о санитарно-просветительном пункте при лаборатории по борьбе с проказой…

К сожалению, у нас мало времени: вечереет, а ночевать нам предстоит в городе Далаба, и там нас ожидает еще одна встреча с местными жителями. Комендант Маму разъясняет ситуацию: за несколько дней до нашего выезда из Конакри правительство республики разослало по районам очередной бюллетень, в котором, среди многих обычных указаний и распоряжений, было в двух строчках сообщено, что наша группа отправляется в поездку по стране и что правительство просит население районов считать нас своими гостями… Что это означает в Африке — мы уже успели почувствовать и, видимо, еще не раз почувствуем.

Комендант района, ответив на вопросы, просит разрешения задать несколько вопросов нам. Все они касаются, в сущности, одной, но чрезвычайно важной для гвинейцев проблемы — кооперации сельского хозяйства, и коменданта Маму интересует опыт Советского Союза.

Пока наиболее сведущие члены нашей группы рассказывают коменданту о колхозах, Арданов еще раз раскрывает свой магнитофон, что-то делает с ним и закрывает крышку.

— Безнадежен? — тихо спрашиваю я.

— Нет, отчего же, — сонным голосом отвечает Арданов. — Там, на площади, я по ошибке поставил его на воспроизведение, а не на запись…

Над столом коменданта, на стене, висят два неумело, но старательно написанных портрета пожилых людей в чалмах.

Перед уходом я спрашиваю коменданта, чьи это портреты.

— Самори и Альфа Яйя, — говорит он и добавляет: — Борцы за независимость.

Самори, которого французы за военный талант именовали даже «суданским Бонапартом», пытался в конце прошлого века объединить в одно государство все племена мандингов, в том числе и малинке, живших на территории Гвинеи; почти двадцать лет колонизаторы не могли справиться с его хорошо обученными войсками… Альфа Яйя в начале нашего века возглавлял восстание против французов в районе Лабе.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Ночи на Фута-Джаллоне всегда прохладны, и прохладна эта, сегодняшняя ночь. Она неторопливо течет над горами и падями, над сухими непроходимыми лесами и саваннами, и ущербная, но яркая луна освещает ей дорогу. Тявкают шакалы. И хотя я полон пережитым за день, и хотя в ушах звучит задорная дробь тамтамов, а перед глазами в стремительном вихре проносятся маленькие, на чуть спружиненных ногах, с оттянутыми назад локтями фигурки пионеров-танцоров, я знаю, что уже видел такую ночь, следил за ее полетом. Это было несколько лет назад на Кавказе — я шел в деревню Вардане, и ночь так же летела над горами, и так же светила луна, и тявкали шакалы, а два медлительных вола тащили по каменистой дороге арбу на огромных колесах. Тогда мне казалось, что время неслышно отпрянуло на целое столетие назад, и навстречу мне может выехать верхом на коне, в лохматой бурке или длинном плаще и цилиндре, величайший из русских поэтов…

Образ его возник на африканской земле естественно и просто, и новые неожиданные нити протянулись от гвинейских возвышенностей к дюнам балтийского побережья, протянулись из настоящего в прошлое и будущее.

Он еще не пришел в Гвинею, наш гений. Но придет. Придет вместе со всем прекрасным, что создано разными народами для всего человечества.

Дня за два до нашего отъезда из Конакри на улицах столицы появилась афиша, извещающая, что в ближайшее время состоится в исполнении конакрийских лицеистов премьера комедии Мольера «Скупой», переведенной на язык малинке.

Но еще до того, как на круглых уличных тумбах появилась эта афиша, мы познакомились с переводчиком и постановщиком пьесы, поэтом и писателем Сангару Туманн. Я был лишь молчаливым свидетелем встречи гвинейского поэта с нашим, советским поэтом, — не вмешивался в разговор, слушал, думал. Мы сидели в одной из комнат республиканского бюро информаций, в кабинете Сангару Тумани, сидели у большого редакционного стола, на котором, как на всяком порядочном редакционном столе, лежали какие-то папки с бумагами, откидной календарь с пометками на белых полях, стоял пластмассовый чернильный прибор, пепельница, заполненная окурками сигарет… Гудел, рассеивая зной, сильный вентилятор, в открытую дверь проникал стук пишущей машинки, легкий треск телетайпа, по коридору сновали работники бюро информации…