Листопад - [22]

Что бы теперь ни говорил Али Риза-бей, он слышал один и тот же ответ:

— Так надо!.. Мы времени зря не теряем: женихов найти не так-то просто!..

Под этим предлогом Хайрие-ханым вытаскивала к гостям и самого Али Риза-бея.

— Вместо того чтобы прятаться на чердаке, как паук, ты бы лучше к людям вышел! — корила его Хайрие-ханым. — У нас бывают молодые люди, которые имеют виды на Лейлу и Неджлу. Разве ты им не отец? За тобой последнее слово. Поговори с молодыми людьми, узнай, чем они живут. Не смог дочерей вырастить, так хоть это сделай!..

Признаться, претензии жены были справедливы. Не время теперь отсиживаться в углу. Лейла и Неджла все-таки его дочери. Если верить жене, кое-кто из гостей имеет серьезные намерения. Раз так, надо попытаться найти для них порядочного человека. Чего доброго, дочки без родительского присмотра натворят глупостей.

Али Риза-бей стал принимать участие в званых вечерах. Он готовился к ним, словно актер к выходу на сцену: чистил ботинки, аккуратно подрезал обтрепавшиеся внизу брюки, тщательно завязывал галстук, пытаясь прикрыть им рваную рубашку, поправлял прическу и расчесывал бороду.

А когда Али Риза-бей с самым серьезным видом, с каким он некогда появлялся на служебных заседаниях, входил в гостиную, дочери, одетые в нарядные разноцветные платья, кидались ему навстречу, размахивая обнаженными до плеч руками, будто крыльями.

— Папа!.. Папочка!.. Милый папа!.. — трещали они наперебой, с почестями усаживали отца в кресло, несли сандвичи, бисквиты, сладости и силком кормили его.

Все делалось напоказ гостям, — прямо как в театре, где после поднятия занавеса молоденькие актрисы обнимают и лобызают старика актера, которого только что за кулисами пинали и бранили последними словами. В эту минуту Али Риза-бей готов был провалиться сквозь землю от стыда за дочерей, за самого себя… Да что поделаешь? Он вынужден был мириться и терпеть… Ладно, он согласен вместе со всеми ломать эту комедию, лишь бы дочки были пристроены. Одна вот беда: среди всех этих гостей, которые толкутся у них в доме, не сыщешь приличного человека. Куда ни глянь, одни тупые, наглые рожи светских шалопаев; двадцатилетние молокососы и пройдохи, думающие лишь о картах, о женщинах, о легкой наживе; стяжатели, мечтающие о биржевой афере, о богатом наследстве, которое должно свалиться с неба; или старые развратники — этим бы только проникнуть в порядочный дом да завлечь в свои сети молоденькую дурочку… Помятые, отекшие физиономии алкоголиков и морфинистов… Бр-р!..

И хотя Али Риза-бей сидел в углу с самым безучастным видом, ничего не ускользало от его взгляда, он, казалось, видел не только лица, но и мерзкие душонки этих людей. А как было стыдно глядеть на дочерей, которые непринужденно болтали, громко смеялись, обменивались шуточками с гостями.

Только Шевкет выделялся из всей компании. Поглядишь на него и сразу поймешь — бедняга мучается и страдает, его терзают угрызения совести… Попал однажды в болото и не знает, как из него выбраться. И он не одобряет этой глупой затеи, — отцу не место среди гостей!.. Встретившись с ним взглядом, он невольно отводит глаза в сторону, словно хочет сказать: «Я виноват в твоем позоре, отец!.. Прости меня!»

Однажды Шевкет увел отца из гостиной во внутренний дворик и зашептал:

— Папа, милый, мне горько на тебя смотреть… Ты не должен сидеть среди них!.. — и, не дожидаясь ответа, убежал.

XX

Фикрет жила затворницей в маленькой комнатке наверху и лишь изредка спускалась вниз, чтобы дать отпор обоим противникам.

Как-то поздно вечером она позвала в свою комнату отца и без всякого вступления заявила:

— Я выхожу замуж, отец…

Али Риза-бей был поражен, но постарался ничем не выдать своего удивления:

— Правда, моя девочка? Дай бог тебе счастья!..

— Ты, наверное, будешь сердиться, — я приняла это решение, не посоветовавшись с тобой.

— Сердиться? Ну что ты?! — горько усмехнувшись, сказал Али Риза-бей. — С какой стати, доченька? У меня на это нет никаких прав…

— К чему такое самоуничижение, отец? — недовольно подняла брови Фикрет.

— Это не самоуничижение. Я говорю правду. Я нищий. Вместе с другими правами я потерял и это право. Если я не могу устроить твою судьбу, значит, ты вольна поступать, как тебе заблагорассудится.

Очевидно, слова отца задели Фикрет за живое. Ей стало жаль его, но она постаралась скрыть свои чувства. Лицо девушки выражало холодную отчужденность.

— Давай поговорим откровенно, отец. Ты знаешь прекрасно: у меня даже в мыслях не было винить тебя за нашу бедность. Я все-таки не такая, как мать и сестры… Тебя я осуждаю только за слабость: ты спасовал перед своими близкими, за которых в ответе, и этого я никогда тебе не прощу. Шевкет — неплохой человек, но беда его в том, что он попал под каблук своей жены-авантюристки. Лейла и Неджла — истерички, они сами не знают, чего хотят… А мать — словно овца: куда дочери, туда и она. Разве я тебя не просила: «Отец, открой глаза! Останови этих безумцев, ведь они толкают нас в пропасть!» Но ты не слушал меня, ты устранился от семейных дел. Обиделся, оскорбился, замкнулся… Да если бы ты повел себя как настоящий мужчина, ничего бы не случилось. Я понимаю: тебе неприятно слушать меня, но давай смотреть правде в глаза!.. Положение нашей семьи, прямо скажем, незавидное. Перед нами — пропасть. Помощи ждать неоткуда. Вот я и решила: буду спасаться сама, пока не поздно… Поэтому не обижайся на меня за то, что я ничего тебе не сказала.