Листки с электронной стены - [19]
Получается, что ложь все-таки первичнее: ее немало и в мирное время, но до поры она находится в рассеянном состоянии, а в какой-то момент сгущается до критической массы и запускает цепную реакцию войны (горячей, холодной, гражданской, «гибридной»…), которая уже в свою очередь в неограниченных масштабах производит новую ложь.
Такое катастрофическое сгущение происходит тогда, когда открыто, в глаза всему свету начинает лгать государство. Оно и вообще-то склонно подвирать, как и многие из нас; но однажды, еще до начала реальной войны, оно осознает себя живущим по законам военного времени и не стесняется больше выглядеть бесчестным в чужих глазах. Большая, всем видная государственная ложь подхватывается и разменивается в бесчисленном частном вранье. Если власть может лгать из своего государственного интереса — то чем хуже другие, у которых тоже есть свой частный интерес: партия, фирма, команда, семья, да и отдельный человек, в конце концов? За государством признают исключительное право на насилие, но не на ложь — такой госмонополии не бывает.
Если так, то в каждом встречном человеке я должен видеть потенциального лжеца — не согражданина, не конкурента, а обманщика и предателя. Он, может быть, еще ничего реально и не соврал, но я от него этого жду. Во всяком случае, так приходится смотреть на сторонника лгущего государства: он может быть даже симпатичным, но раз он сделал выбор в пользу лжи, значит и сам неизбежно должен будет лгать. Более того: от оправдания лжи несложен логический переход к допустимости большинства других преступлений, вплоть до убийства; стало быть, я должен смотреть на этого человека как на своего потенциального убийцу. И это не столь абсурдно, как может показаться: в истории, в том числе отечественной, много примеров того, как безобидные, приятные люди соучаствовали в убийствах, и даже в массовых.
Когда сегодня сетуют — чаще всего почему-то именно государственные мужи и их сторонники — на «атмосферу вражды», на «конфронтацию» и «гражданскую войну», распространившуюся в обществе, надо понимать, что это лишь следствие. Беда не в том, что люди с разными мнениями издеваются друг над другом, обзываются срамными словами и время от времени зовут на помощь городового (который охотнее вступается за тех, кто на стороне «власти»). Главное, что в их перебранке сделалась привычной наглая ложь. Градус вражды резко снизился бы, если бы противники условились избегать — не то чтобы добросовестных ошибок, преувеличений, умолчаний, тенденциозных оценок, а хотя бы прямого, сознательного вранья. И договорились бы публично осуждать всех тех — включая собственных союзников! — кто такое вранье себе позволяет. К сожалению, одной из сторон пришлось бы тогда осудить государственную власть — а они ее по определению поддерживают; оттого делавшиеся когда-то попытки заключить пакт о законах и обычаях политической борьбы не дали результата даже на уровне профессионалов, партийных функционеров и журналистов. Может быть, такого соглашения (которое и называется «гражданским согласием») удастся постепенно достичь снизу, на уровне собственно общественном. Это единственная надежда, иначе остается ждать, пока растает снежный ком.
Запретное станет главным
28.06.2015
На конференции Вольного исторического общества несколько десятков человек — многих знаю как классных специалистов — не пожалели целого выходного дня, обсуждая программу действий общества. Предполагается открыть сайт исторической информации, провести аналитическое исследование о том, как в сегодняшней России представляют себе прошлое, вести то ли один, то ли два исторических журнала. Амбициозная программа; если хватит настойчивости в ее осуществлении, то через какое-то время ВИО может превратиться в Российскую историческую академию. В условиях разгрома и упадка РАН такое не совсем невероятно.
В кулуарах с коллегой (как и я, не совсем историком по специальности) разговаривал о том, что в большинстве других гуманитарных наук независимые профессиональные ассоциации уже есть, историки запоздали. Почему? видимо, в нормальном состоянии они склонны разбегаться по своим дисциплинарным углам, кто чем занимается; но сейчас, столкнувшись с валом агрессивного невежества, который стал захлестывать их профессиональное поле, волей-неволей начали сплачиваться, сбиваться в кучу, думать о сопротивлении. Интересно, когда настанет очередь филологов?
Хотя на сегодня в деятельности ВИО будет преобладать санитарная функция — чистка замусоренного поля, — но многие выступавшие говорили о «позитивном» научном действии: популярно-просветительском, экспертном, отчасти и исследовательском. Это будет работой на будущее, результаты которой не сразу скажутся. Важно иметь в виду такую перспективу. Один из старших членов общества напомнил слова своего учителя, сказанные в опасном 1949 году: «Надо заниматься не только тем, что разрешает начальство, но и тем, что оно категорически запрещает, — потому что завтра это и окажется главным». Это относится не только к истории и не только к науке.
«Бегущая по волнам»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга представляет собой учебное пособие высшего уровня, предназначенное магистрантам и аспирантам – людям, которые уже имеют базовые знания в теории литературы; автор ставит себе задачу не излагать им бесспорные истины, а показывать сложность науки о литературе и нерешенность многих ее проблем. Изложение носит не догматический, а критический характер: последовательно обозреваются основные проблемы теории литературы и демонстрируются различные подходы к ним, выработанные наукой XX столетия; эти подходы аналитически сопоставляются между собой, но выводы о применимости каждого из них предлагается делать читателю.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.
Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…