Листки из вещевого мешка - [68]

Между тем прошел драгоценный час, мудрец вытер свои безмолвные уста, воистину не привыкшие к тому, чтобы в течение целой сцены не произносить никакого иного текста, кроме пуританской банальности:

- Very interesting 1.

Лишь на улице, качая головой, которая за час могла бы подарить так много драгоценного, он сказал:

- This young man - no!.. 2

Он имел в виду сына ночного сторожа, который потратил тысячу дней и этот час на то, чтобы злиться на злое. Ракету, упавшую в воду, больше не зажжешь! - мальчик это знает... "Как ты прав! - говорит вдруг другой и вытирает непрошеную слезу: - Все мы курокрады, все мы курокрады!")

Такова была встреча с Торнтоном Уайлдером.

1 Очень интересно (англ.).

2 Этот молодой человек - нет!.. (англ.)

Гамбург, ноябрь 1948

Понятие культуры (один из серьезных насущных вопросов, который все время занимает меня, хотя он всякий раз очень скоро исчерпывает мои умственные силы) - культура, искусство, политика... Одного, во всяком случае, нельзя делать: сводить культуру к искусству, внушать народу, будто у него есть культура, поскольку у него есть симфонии.

К важнейшим урокам, которые могло извлечь в особенности во время мировой войны наше поколение, родившееся в этом веке, но воспитанное в духе века прошлого, относится, пожалуй, то, что люди, взращенные той культурой, знатоки, способные с умом и пылом рассуждать о Бахе, Генделе, Моцарте, Бетховене, Брукнере *, могут не колеблясь выступать палачами; и то и другое в одном лице. Назовем то, что характеризует эту породу людей, эстетической культурой. Их особым, всегда зримым признаком является ни к чему не обязывающая позиция, тщательное отделение культуры от политики, или: таланта от характера, книг от жизни, концертного зала от улицы. Это разновидность ума, которая может размышлять о возвышеннейшем (ибо земные тяготы они попросту выбрасывают за борт, чтобы баллон мог подняться в воздух) и которой низменное не мешает, это культура, которая строжайшим образом поднимается над требованиями дня и полностью ставит себя на службу вечности. Культура в таком смысле, воспринимаемая как идол, довольствующийся нашими художественными или научными достижениями и тайком лижущий кровь наших братьев, культура как моральная шизофрения в наш век, собственно, самая ходовая. Как часто, когда говорят о Германии, кто-нибудь выскакивает с Гёте, Штифтером *, Гёльдерлином и всеми другими, рожденными Германией, и опять-таки в этом же смысле: гений как алиби.

Если люди, которые получили такое же образование, как я, произносят те же слова, что и я, и любят те же книги, ту же музыку, те же картины, если эти люди никак не застрахованы от возможности превратиться в извергов и совершать поступки, на которые, как мы прежде полагали, они не способны, за исключением единичных патологических случаев, то могу ли я быть уверенным, что от этого застрахован я?..

"Он, конечно, был свиньей, - сказал кто-то, - но человек такого дарования - его дарование вы ведь сами признаете! - и вообще, извините, что общего имеет искусство с политикой?"

К этому добавим только:

К сожалению, нет человеческого существа, занимающегося только искусством, и если он в один прекрасный день, для того чтобы иметь возможность заниматься своим искусством, даст, например, свою подпись, которая отправит других на виселицу, быть может, бывших друзей или по меньшей мере людей, которые никоим образом не угрожали ему, то меня лишь в малой степени интересует его дарование, даже если он и уверяет, что "принципиально" не вмешивается в политику и является "только" художником, "деятелем культуры".

Кто не занимается политикой, тот тем самым уже демонстрирует свою политическую принадлежность, от которой он хотел бы откреститься: он служит господствующей партии.

Сюда же относится и литературное понятие тенденции, которая, как повсюду слышишь, ничего общего не имеет с поэзией, - тенденции как толкования условий, не соответствующего толкованию читателей и потому называемого "искажением", и не могущего считаться чистой поэзией - ибо о чистой поэзии мы говорим лишь тогда, когда уже не осознаем тенденцию как таковую, когда толкование, всегда присутствующее в произведении, совпадает с нашим толкованием, став нашим собственным, и когда мы получаем чистое наслаждение, заключающееся в том, что видим свое мнение как единственно возможное, истинное, абсолютное.

Ужасный страх, как бы не быть мещанином, и уже заключенное в нем недоразумение, стремление осесть в сферах вечности, чтобы не нести ответственности на земле, тысяча выкрутасов опрометчивой метафизики - не опаснее ли все это для культуры, чем все мещане, вместе взятые?

1949

Новый год

Атмосфера симпатии - как необходима она нам! Это проявляется сразу же, как только мы утрачиваем симпатию, которой долго пользовались. Словно улетучивается воздух из-под крыльев.

Вопрос:

Не является ли симпатия, дающая нам ощущение, будто мы способны летать, ничем иным, как дружеским обманом, щадящим отказом от критики, так что другую атмосферу - атмосферу без симпатии - следовало бы признать более действенной, единственно действенной?