Листьев медь - [37]

– Ты мне зубы не заговаривай, – рявкнул на подполковника Анпилогов.

– Не знаю, не знаю… – продолжал бормотать Синицын, рассматривая таблицы на светящейся панели корпа, – Одно дело – лигоэлемент, добытый, как известно в трубке прииска нумер 5, а то – старуха лизнула металлическую поверхность, причем еще и ржавую. Каким образом в образце возникли эти повторяющиеся включения? Что за источник энергии ее поддерживает? Да еще столько лет?

– Ладно тебе! – Леник заторопил Синицына, – Это мы с тобой тут не решим, ты давай алгоритмключа срисовывай. Там посмотрим… кто кого.

Синицын скопировал все выведенные таблицы, перенес их в заранее присланные на тестирующий корп шаблоны испытаний глючных лигоэлементов, написал внизу: «Испытание провел подполковник Синицын», скрепил все это своей лигоподписью и предложил клавиатуру Анпилогову. Тот набрал: «Результаты испытаний принял. Начальник отдела имитации Испытательного комплекса КБ „Запуск“ Анпилогов Л.М.» и перенес из базы данных индекс своей личной лигоподписи.

Шаблон заархивировали и передали на адрес КБ.

Больше делать было нечего. Апилогов отцепил кусок пластыря от застарелой мозоли на пятке, вклеил туда же на пятку пакетик с образцом, и они ушли.

36

Синицын притащил Леника в испытательный корпус и, где-то не первом этаже, минуя охрану возле лифта, пропуска в отсек возле просмотровых балконов, провел в боковую дверь, потом – по коридорам, вымазанным красновато-коричневой противопожарной мастикой и устланным переплетением кабелей, все дальше, мимо штабелей труб и прислоненных к стенам унылого темно-зеленого цвета тронутых окалиной листов высокотемпературных сплавов, провел к узкой двери с покосившейся табличкой, на которой была изображена черная теневая фигурка женщины на высоких каблуках.

– Ты, Синицын, что? Это ж женский туалет!

– Да давно упразднили за ненадобностью, женщин тут бывает… Ну, это все неважно, главное все позабыли это место, гвоздями вот забили, да гвозди же выколупываются…

Дальше Синицын вытянул плоскозубцами гвозди и провел Анпилогова в помещение с кафельными стенами, сплошь уставленное самым невероятным подбором техники. Здесь были и древние черные вечно пропыленные осциллографы, и вывезенные контрабандным путем из-за Глобального экрана скромненькие пластмассовые мониторы со столбиками процессоров, и даже списанные с производства технологические корпы – ровные, торжественные, загнанные в корпуса из ценных пород дерева, увенчанные государственной символикой. Возле осциллографа маячила чья-то знакомая спина, причем Анпилогов сразу понял, что это – не его человек, но, тем не менее, это был знакомый человек, но знакомый не совсем приятно.

Между перегородками, известного назначения, стояли грубые бежевые бумажные мешки с сургучными печатями, а посередине помещения на заляпанном плиточном полу помещался стандартный пресс из инструментального цеха.

– И что в них? Оно? – спросил Анпилогов, ткнув пальцем в склад возле перегородок.

– А здесь, Леонид Михайлович – всякого намешано. Чтобы, впрочем, отравить… извините, перепугать насмерть половину человечества – вполне хватит, – обернулся человек, сидящий возле осциллографа, и Анпилогов с неудовольствием понял, что это Женя Патокин – ближайший сотрудник академика Пеструхи. Патокин смотрел на Анпилогова с вымученной торжественностью, приподняв брови, и все время делал движение головой в сторону мешков – мол, вон пойди, отсыпь, попробуй! И даже добавил, по-доброму, приглашающе:

– Испробуйте, Леонид, не пожалеете!

– Мне, ребята, не до шуток. Если у вас есть, что показать… – Леник сделал крайне занятой вид, словно проблема постного огня его занимала не сильно, а других дел было невероятно много. Но и Женя, и подполковник Синицын вполне разбирались в нынешнем состоянии дел, и ложная анпилоговскаяя озабоченность им претила.

В конце концов, Синицын торжественно стащил с вешалки комбинезон-хламиду их несгораемой ткани, влез в рукава и потребовал, чтобы Патокин завязал сзади тесемки и натянул на него, словно на хирурга перед операцией резиновые перчатки. Потом Женя снова пошел на свой пост, а Синицын вскрыл мешок, достал мерной мензуркой на длинной ручке некой бесцветной крупки, от которой, казалось, исходило несильное свечение, насыпал ее на рабочую поверхность пресса и покрутил ручку.

– Давление? – нарочито сурово бросил Патокин.

– Пошло давление, – рявкнул полковник.

При этом на осциллографе у Патокина всплыла зеленая воронкообразная кривая, затем края ее начали изгибаться, словно сама она засасывала себя внутрь, а на экране контрабандной машинки возникло каплеобразное изображение и покрылось сложной гаммой цветов от красного до лиловато-синего.

Анпилогов инстинктивно попятился, вспомнив, чем закончился эксперимент всего месяц назад. Но Синицын продолжал чудовищно медленно крутить штурвал пресса, воронка продолжала всасываться сама в себя, а каплеобразный факел полыхал на контрабандном мониторе, постепенно удлиняясь, вытягиваясь.

И только корпы не давали никаких картинок. На них лежали ячеистые таблицы, убористо загруженные цифрами. Звуковой корп время от времени выкрикивал команды, и Патокин покручивал вольеру осциллографа.