Лиссабонские любовники - [16]

Антуан и Кэтлин нашли на последнем этаже стол, придвинутый к большому открытому окну. Там они были окружены гудением человеческой массы, ветра и шумом реки. Их глаза встретились, неся навстречу друг другу один и тот же блеск, подавая один и тот же сигнал благодарности. Они вновь чувствовали себя избранными судьбой для чудесного сообщничества и для любви, находящейся по ту сторону всех любовей.

Необитаемый остров…

– Ты первый настоящий шанс, который у меня есть в жизни… единственный, – сказал Антуан.

– Я только что вдруг вспомнила, – прошептала Кэтлин, – то, что повторяет всегда Мария: когда человек был один раз счастлив, то он уже не осмеливается больше ничего просить у неба.

– О! Мария, она святая, – сказал Антуан, улыбаясь.

– Я и в самом деле так считаю, – сказала Кэтлин без улыбки.

Мясо морских животных было свежее и изысканное. У вина был хороший букет. Между столами ходили продавцы цветов. Лампы, освещавшие реку, казалось, снова и снова загорались одна от другой, до бесконечности.

Антуан тихо просвистел первые такты солдатского африканского марша. Кэтлин немного прижалась к нему.

– Какой ты здоровый, – прошептала она.

Продававший розы мальчик подошел к Антуану и сунул ему свой букет почти в лицо:

– Для тежуйских жениха и невесты, – сказал он.

Мальчик был бос, одет в лохмотья, с наглыми и ласковыми глазами.

«Он похож на Янки», – подумал Антуан и купил у него цветы. Потом он пододвинул букет на колени Кэтлин, небрежно, почти даже грубо, потому что, покупая его, он не думал о Кэтлин и потому, что находил этот жест смешным. Но Кэтлин, которая этого не знала, подумала просто, что Антуан дарит цветы в первый раз в своей жизни. Ее лицо осветилось наивной радостью.

Кэтлин прошептала:

– Они чудесны. Спасибо, Антуан, спасибо, дорогой.

Антуану стало немного стыдно.

– Я хочу прямо сейчас прикрепить один из них себе на платье, – воскликнула Кэтлин.

Она попросила у одной из официанток булавку. Та захотела ей помочь.

– Нет, нет, – с живостью сказала Кэтлин. – Сделай это ты, Антуан, я тебя прошу, а если ты меня уколешь, то тем лучше.

Антуан, смущаясь, неловко закрепил розу на блузке Кэтлин, но ему было приятно слышать ее смех, касаться ее чудесной шеи.

Когда он закончил, Кэтлин очень быстро и страстно поцеловала его. Из-за этого роза немного накренилась, Кэтлин вернула ее на место инстинктивным жестом.

Это последнее движение, своей легкостью, своим изяществом, своим непроизвольным умением напомнило Антуану то, как Кэтлин завязала ему галстук. Цветок, поправленный ею, казался другим цветком. Горечь, источника которой он еще не знал, проникла в сердце Антуана.

«Они впитывают все это в своем кругу с самого рождения», – подумал он и сказал без какой-либо задней мысли:

– Я уверен, что твой муж в этом разбирался лучше, чем я.

Как только Антуан сказал это, он ощутил глубокую тишину, – несмотря на продолжающиеся шумы, – которая возникла в зале.

– Антуан! Антуан! – прошептала Кэтлин.

На обычной бледности ее лица вдруг возникла совсем другая бледность.

Антуан понял, что она пыталась напомнить ему клятву, которую он дал ей накануне. Но все было Унесено шумом, который теперь, после тишины, наполнил своей яростью виски Антуана.

– Ведь ты же не будешь утверждать, что он никогда не дарил тебе цветы?

Кэтлин смотрела на Антуана, не моргая, как под каким-то гипнозом, исходящим от его лица, искаженного вдруг ненавистью и несказанным страданием.

– А! Вот видишь, ты ничего не говоришь! – прогремел Антуан.

Он сделал резкое движение к розе, которая расцвела у шеи Кэтлин. Она откинулась назад. Рука Антуана снова упала.

– Если ты правда этого хочешь… – прошептала Кэтлин, сделав едва уловимый жест, чтобы избавиться от розы.

Антуан опустил голову, и его взгляд устремился на огни, обрамлявшие Тежу.

Время шло. Кэтлин, у которой задрожали руки, засунула их в цветы. Они были нежными и влажными.

– Прямо живой кустарник, – произнесла Кэтлин вполголоса.

Антуан медленно повернулся. Он словно искал все время какого-то предлога.

– У тебя были в саду цветы, да? – спросил он.

– Ты же прекрасно знаешь, что у моих родителей, – сказала Кэтлин, – когда я была…

– Нет! – отрезал Антуан. – Не у твоих родителей. Потом?

Кэтлин молчала. Антуан спросил:

– Так что? Это тоже секрет?

Она рассматривала резкий рельеф челюсти, которая приближалась к ее лицу, и с отчаянием, лишившем ее голос каких бы то ни было модуляций, ответила:

– У меня был сад… летом… на берегу моря.

Антуан надолго задержал свое дыхание, потом, когда он выдыхал воздух, Кэтлин услышала его шепот:

– А недалеко были прибрежные скалы.

– Прибрежные скалы… – повторила Кэтлин.

– Да… Прибрежные скалы, откуда он упал, потому что ты его слишком любила, – прогремел Антуан.

Ему хотелось встать и прокричать все, что ему пришло внезапно на ум. Но он и так уже говорил слишком громко и на них уже смотрели люди. Тогда он сжал зубы, и в его приглушенных словах послышалась еще более отчетливая интонация жестокости и отчаяния.

– Так ты все-таки расскажи, девочка моя, расскажи. Нельзя же носить это в своей крови до скончания света. Ты что, страдала из-за него, раз пошла на такое? Или чересчур любила его?