Лиссабонские любовники - [11]

Антуан долго стоял, опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то в собственной груди. Наконец он сказал, отчетливо произнося каждое слово:

– Ты единственная, кого я когда-нибудь любил. Только этого не должно быть. Я убийца. Я убил женщину. Мою жену.

Еще какое-то время они стояли, разделенные пространством, равным длине рук Антуана. Но Кэтлин тихонько заставила их согнуться и на этот раз медленно и совершенно сознательно прижалась к плечу Антуана. Несмотря на туман, ее глаза сияли, как зеленые светлячки.

Когда она заговорила, ее голос прозвучал как-то совершенно необычно, настолько слабо и настолько умиротворяюще, что могло показаться, будто Кэтлин засыпает:

– Если ты сделал это, значит, ты должен был это сделать. Я уверена в этом, и не мне тебя судить.

Только тут Антуан понял, что ему никогда в жизни не хотелось ничего так сильно, как услышать эти слова. Он прижал Кэтлин к себе, как будто хотел вжать ее в свой бок.

Они снова были рядом друг с другом и больше ничего не говорили.

Пароход плыл вверх по течению Тежу.

Антуан был уверен, что Мария и Янки Жозе не могли знать, что он провел ночь у Кэтлин. Однако на следующий день за обедом они его буквально затерзали.

Жозе спрашивал его без передышки о его поездке к маяку, и всякий раз Антуан отвечал с невероятным смущением. Любопытство Марии вначале казалось таким же живым, таким же настойчивым, как и любознательность ее сына, но оно, похоже, иссякло очень быстро.

– Ну все, хватит об этой прогулке, – крикнула она вдруг Жозе. – Как будто они были где-нибудь на краю света!

Загорелое лицо Антуана кирпичного цвета. Мария обо всем догадалась. Он ушел, не глядя ни на кого. Тем не менее сначала на улице, а потом на работе, когда он забыл даже о существовании Марии и Жозе, Антуан продолжал ощущать неловкость, испытывать чувство тревоги, и их тяжесть все возрастала и возрастала.

Антуан должен был ужинать у Кэтлин, но в конце рабочего дня, между двумя маршрутами, он остановил свое такси перед старинным особняком, где она жила, поднялся к ней и, не став объяснять причину, сообщил, что не выполнит этого уговора.

После окончания работы Антуан не поехал к Марии.

Он зашел в дешевый ресторанчик для бедняков и, не притронувшись ни к одному блюду, которые он заказал, выпил – чего он никогда не делал – багасеры.

Кэтлин дождалась Антуана около полуночи; щеки у него горели, зубы были сжаты. Она поцеловала его в волосы и вытерла пот, который выступил у него на лице из-за выпитого алкоголя и из-за тяжелой внутренней борьбы. От этого жеста губы Антуана немного задрожали, потом он разделся, принял душ и овладел Кэтлин в темноте.

Она уснула так быстро и так глубоко, что, казалось, ждала этого сна несколько лет. Антуан лежал в темноте с открытыми глазами. Он размышлял и мысль его – как всегда – была подозрительной, тяжелой, неблагоприятной для него самого.

Предыдущая ночь, самые разнообразные эмоции – восторг, нежность, гордость, чувственный голод – способствовали возникновению состояния благодати, которое мешало Антуану наблюдать за поведением Кэтлин сквозь призму физической любви. А в эту ночь все обстояло иначе. И Антуан спрашивал себя с беспокойством, с яростью, почему это распростертое около него тело то было инертным, оскорбительно пассивным, то содрогалось в конвульсиях от почти невыносимого удовольствия, но и в этом, и в другом случае оставалось абсолютно немым.

«Можно подумать, что я то противен ей, то она от меня без ума», – размышлял Антуан.

Он вспомнил других женщин, которым он был небезразличен. Ни одна из них не вела себя таким образом. Но это было раньше… перед тем, как он убил Анн. И Антуану все стало ясно.

«Она знает, что я убийца, – подумал он. – Вот почему… порок… Вот почему».

Тяжелая тоска, выходившая далеко за пределы настоящего момента, навалилась всем своим весом на Антуана. Накануне из-за тех слов, которые Кэтлин сказала ему на пароходе, он поверил, что вновь обрел нормальное человеческое состояние. А теперь он видел себя отброшенным в сторону от него еще дальше, чем раньше.

Он был отрезан от тех, кто не знал про совершенное им убийство ощущением, что он один носит в себе этот секрет. И в то же время он видел, что и с другими, теми, кто знал о его преступлении, он тоже не сможет найти общего языка, потому что у них в сердце навсегда останется недоверие к нему.

«Я же ведь прекрасно понимал, что это невозможно», – подумал Антуан.

И он почувствовал огромное желание к Кэтлин, которое прогнало все его мысли. Он овладел ею посреди ее сна.

Но когда они разомкнули свои объятия, Антуан снова вернулся к мучившим его думам.

Он встал, как только рассвело.

– Ты боишься увидеть меня при солнечном свете? – спросила Кэтлин, улыбаясь.

– Я объясню тебе в другой раз, – сказал Антуан.

Ее глаза были пусты, словно закрыты каким-то бельмом.

В последовавшие за этой ночью два дня он не позволил себе зайти к Кэтлин. А потом не удержался.

– Любовь моя, – простонала Кэтлин, открыв ему дверь. – Что произошло? Я так боялась. Я чувствовала себя так одиноко, так одиноко…

– А я чувствую себя больше всего одиноким как раз рядом с тобой, – сказал Антуан.