Лисица на чердаке - [11]
Но лицо епископа выражало лишь полное недоумение, и доктор вдруг с удивлением обнаружил, что его жалостливые слова слабо воздействуют даже на него самого. Тогда он попробовал снова; теперь, во всяком случае, его старческий голос дрожал достаточно драматично.
— Совсем крошечная девчушка, говорят, от силы лет шести. И нате же — умерла. Ну, вот вы, служитель господень, объясните мне, зачем это, почему?
Тут он икнул, расплакался уже навзрыд и опрокинул стакан с виски. Все головы сочувственно повернулись к нему.
— Полно, полно, доктор, — услышал он слова Главного Управителя. — Спойте-ка нам лучше «Клементину».
8
Полночь, мы снова в Ньютон-Ллантони…
Тучи наконец стали рассеиваться, выглянула луна, и единственное пятно света, вобравшее в себя благодаря расстоянию все огни пирующего Флемтона, потускнело.
В большой гостиной Ньютон-Ллантони ставни не закрывали доверху высоких полукруглых окон, и струившийся оттуда лунный свет узкими полосами прорезал мрак. Он осветил бесформенную глыбу упрятанной в чехол огромной люстры под потолком, отбросил узорные тени на покрытую чехлами мебель и на затянутые материей старые зеркала на стенах. Он заиграл на еще не потускневшей позолоте рамы большого, во весь рост, портрета мужчины над каминной полкой и на слове «Ипр», имени и дате, выгравированных на медной дощечке.
Он оживил нарисованные блики в глазах мертвого юноши в военной форме, изображенного на портрете.
Он высветил неясные очертания темной, маленькой, неподвижной фигурки на большой кушетке напротив камина, ее вытянутые вдоль тела ручки. Заиграл на белках глаз в узких щелках под полуопущенными веками.
Огастин в своей белой спальне в мансарде под самой крышей пробудился, когда свет луны упал ему на лицо.
Дом был погружен в молчание. Огастин знал, что во всех ста комнатах нет ни единой живой души, кроме него.
Внизу невесть почему хлопнула дверь. По затылку Огастина пробежали мурашки, и начатый было зевок невольно оборвался.
Он, так любивший одиночество, почувствовал вдруг неодолимую тягу к общению с живыми человеческими существами.
Сестра Мэри…
Ее дочка Полли, его маленькая, нежно любимая племянница…
В это мгновение полуяви-полусна ему показалось, что Полли забралась к нему в постель и спит здесь рядом — маленькая, теплая, чуть влажная от пота, плотно упершись коленками ему в грудь. Он пошевелился, и она исчезла, и он почувствовал холод и пустоту постели.
Где они сейчас — Полли и ее мать? Он смутно припомнил, что они должны быть где-то далеко — Мэри писала об этом что-то в своем последнем письме…
Подсознательно Огастин уже знал, что затворнический период его жизни подошел к концу, исчерпав себя: по правде говоря, ему просто не терпелось сейчас же, сию же минуту вывести из гаража свой «бентли» и покатить в Лондон — покатить тут же, ночью, с тем чтобы, возможно, никогда больше не возвращаться в Ньютон-Ллантони. Ну да — Лондон! Он все припомнил теперь: Мэри писала, что повезет туда Полли на два-три дня. Он может поспеть к ним прямо к завтраку.
Но в конце концов он все же решил подождать до утра. Как-никак ему надо пробыть здесь хотя бы до тех пор, пока не приедет санитарный автомобиль… вспомнил он.
И он продолжал лежать в полудремотном забытьи в этой с детства знакомой постели, чувствуя, как по влажному телу пробегает холодная дрожь.
В комнате что-то скрипнуло.
9
Огастин дождался утра, прежде чем отправиться в путь, но полоса дождей, опережая его, двигалась к востоку — через Кармартен и Брэкон. Еще в полночь оставив позади восточную окраину Уэльса, она задолго до рассвета достигла Лондона (где находилась в это время Полли). И там неустанно и обильно дождь лил весь день. В этот промозглый вторник в Лондоне с утра и до ночи чувствовалось приближение грозы, но ни одного раската грома так и не прогремело.
Напротив дома Полли, на противоположной стороне Итон-сквера стоял высокий особняк, которому Полли явно оказывала почтительное внимание, и проходя мимо, замедляла шаг. Особняк принадлежал леди Сильвии Дэвенант, но Полли называла его просто «Джейнин дом». «Эти зонтики похожи на бегущие куда-то грибы, — думала Сильвия Дэвенант, стоя в тот дождливый вторник у окна верхней гостиной своего дома и глядя вниз на улицу, — а крыши автомобилей — на скользких слизняков, в ужасной спешке прокладывающих себе дорогу среди грибов.
Удачный образ, — решила леди Сильвия. — Ведь эти создания — и грибы, и слизняки — всегда невольно ассоциируются с дождем: самые мысли о них пробуждают ощущение мокроты… Впрочем, нет, образ неудачный, потому что грибы, как известно, лишены способности двигаться, а слизняки, они… ну, просто скользкие, и все. А что же становится бегущим под дождем? Только краски, должно быть», — несколько неожиданно промелькнуло у нее в уме.
Сделав над собой усилие, она переключила внимание на стоявшую возле нее Джейни. Потому что это был «час маленькой Джейни» — час между вечерним чаем и сном, когда ей разрешалось побыть в гостиной с тетей Сильвией. Джейни прижалась носом к оконному стеклу и так замутила его своим дыханием, что оно стало почти непрозрачным.
— Деточка, — бодро сказала леди Сильвия, — как тебе кажется, на что похожи эти зонтики там, внизу?
