Мальчик, испуганный и встревоженный только что слышанным разговором, стремительно вскочил с места и, не поднимая глаз, бросился следом за отцом Паисием к двери.
— Поблагодарить за чай не мешало бы, — прошипела ему вслед Лукерья Демьяновна, — вот деревенщина-то, простого приличия не знает, — добавила она, рассерженная вконец на Васю за то, что тот, не расслышав ее замечания, не вернулся назад.
— Не всякое лыко в строку, тетенька, — делая серьезное лицо, вступился Митинька, методически прихлебывая чай из стакана. — До того ли ему? Слышали сами, мать у него умерла…
— Это не мешает, однако, вежливым быть, — не унималась Лукерья Демьяновна, и вдруг, заметя вертевшегося у самовара Лешу, неожиданно обрушилась на него.
— Ты чего здесь толчешься? А? Обвариться хочешь? Вот постой ты у меня! — И увесистый шлепок заключил эту короткую, но внушительную тираду.
— Оби-за-а-ют! — неистово завопил Леша, разражаясь пронзительным плачем.
— Ну, слава те, господи, давно рева не слышали, начинается! — морщась, как от боли, проронил Митинька.
— Утренний концерт — и то на безделье дело, а главное, даром, — вставил Киря.
— Хи-хи-хи! — закатилась пронзительным смехом Маня.
— Не надо обижать Лешу, — краснея до лба и волнуясь, заговорила Люба, быстро вскакивая со своего стула и направляясь к плачущему мальчику. — Покойная мамочка так жалела Лешу, так просила, умирая, не обижать его, — заключила она, взглянув с укором своими большими грустными глазами на тетку. Потом присела на корточки перед все еще безутешно плачущим малюткой и утешала его, гладя по головке своей худенькой, маленькой ручонкой.
Нюра и Шура, две белобрысенькие девочки, тоже подошли к младшему братишке и к Любе.
Лукерья Демьяновна при виде этой сцены нимало не смягчилась…
— Сейчас же перестать реветь у меня, Леша! — прикрикнула она на малютку. — А ты, Люба, не изволь глупостей говорить, никто не обижает это сокровище. Недотрога какой, подумаешь, слова не скажи, сейчас в рев…
— Хрупкая штучка, что и говорить! — вставил Киря.
— Мальчики, в гимназию. Маня и Люба, марш тоже, а то опоздаете и опять жалобы на вас пойдут. Да Софку мне позовите, она в сенях отцовскую рясу чистит… Митя, ты просил, кажется, вчера на карандаши? — деловито распоряжалась Лукерья Демьяновна.
— Просил, тетенька, — пробасил Митя.
— Киря с тобой своими пока что поделится. Теперь не до покупок. Небось слыхал: новый рот отец навязал семье. Каждый грош теперь дома пригодится; значит, обойдешься и без карандашей до поры до времени.
— То есть как же это так? — пожал плечами Митинька.
— А вот и так… Чужие сыты, а свои должны нуждаться во всем, такая мода, стало быть, нынче пошла, — с кривою улыбкой проговорила тетка.
— А нам учительница велела к сегодняшнему дню всем учебник новый по математике купить, — заикнулась было Маня.
— Ладно, подождешь и ты. Не принцесса какая… Сейчас ей вынь вот да подай учебник, цаца тоже какая выискалась, — прикрикнула на девочку Лукерья Демьяновна.
Маня надулась.
— Я у папаши спрошу, коли вы не даете, — буркнула она, демонстративно отодвигая с шумом стул от стола и направляясь к двери.
— Семейная сцена! — делая комическую гримасу, произнес Киря.
Но Лукерья Демьяновна уже не обращала внимания на детей.
Из кухни просунулась голова пятнадцатилетней служанки Софки, чрезвычайно любопытной особы, с ухарски вздернутым носом, большой приятельницы старшей девочки Мани.
— Звали, Лукерья Демьяновна? — шевеля своим удивительным носом, поинтересовалась она.
— Вот что, Софка, ты на котлеты мяса уже нарезала? — с деловитым видом осведомилась Лукерья Демьяновна.
— А нешто коклетки нынче будут? — вопросом на вопрос отозвалась Софка.
— Ну, понятно, котлеты, сейчас приду стряпать. Булки побольше положить надо нынче. Лишний рот с сегодняшнего дня у нас появится, так чтобы хватило, слышишь, на всех.
— А што ж это, на всегдашнее время таперича мальчонка чужой у нас останется харчевать? — полюбопытствовала Софка.
— Не твое дело, ступай.
— Сами же звали.
— Тебе говорят, ступай!
— Битва русских с кабардинцами, или прекрасная Софка, догоняющая тетушку Лукерью Де… — начал было Киря и вдруг закричал неожиданно благим матом на всю квартиру: — Манька, Манька, что ты мой ранец спулила… Вот безголовая-то… Возьми глаза в руки да посмотри, что напяливаешь на спину, свое или чужое.
— А ты так не смеешь с сестрою разговаривать, я все-таки дама, — обиделась Маня.
— Тетя, велите даме мой ранец отдать, — горячился Киря.
— Ах, ты, господи! Вот содом-то! Вот наказанье божеское! — всплеснув руками, воскликнула Лукерья Демьяновна, выскакивая из кухни. — Что мне делать с этими детьми? Создатель мой, как справиться с ними! И распустил же их себе на голову отец Паисий. Пошли вон, в школу, сейчас же пошли вон! — взвизгнула она не своим голосом на весь Дом.
— Боже мой, да не кричите же так, тетенька, неубедительно это, — спокойно произнес Митинька.
Тетка только рукой махнула и, сильно хлопнув дверью, прошла снова в кухню стряпать незатейливый обед. Софка последовала за нею.
В столовой теперь остались только малыши. А Митинька и Киря шагали в это время по улице с ранцами за плечами. Маня и Люба, подпрыгивая на ходу, чуть ли не бегом бежали в свое епархиальное училище, где старшая девочка училась во втором, а младшая в первом классах. И братья, и сестры сейчас говорили о живо затронувшем их новом событии, о приобретении нового члена семьи в лице Васи. Кире Вася не понравился с первого же взгляда.
