Лишний человек - [31]

Но комната ему понравилась, когда он ее увидел собственными глазами. Там было уютно и спокойно. Ваня пошарил в шкафчике и удрученно сказал: «А чая-то нет… Всегда был. Видимо, тоже чары рассеялись». Вера фыркнула: «Ну конечно его там нет! Вы же сами и выпили. Я на той неделе еще купила, да забываю принести. А кроме меня никто и не позаботится. У меня дома все такие: думают, что кофе, сахар и зубная паста самозарождаются в шкафах, и страшно удивляются, когда что-нибудь заканчивается». Ваня глупо захлопал глазами, а Саша засмеялся и вытащил из рюкзака пачку чая и коробку с печеньем.

Сам театр Сёме тоже понравился. Репетиции шли весело и довольно гладко, и общий тревожный фон не мешал, а скорее способствовал: все получалось как-то ярче и душевнее. Но увы, ничто не шевельнулось в его памяти при виде сцены, зала и гримерок. А они все-таки немного надеялись. И наверняка рассчитывали на то, что постановка вернет его самому себе, пытались воскресить воспоминания и создать нужную атмосферу. И очень-очень старались не обращаться с ним как с тяжело больным. Последнее у них не всегда получалось, но Сёма не сердился. Они выражают свою тревогу и заботу как умеют. Саша немного слишком его опекает, Ваня немного слишком суетится, Люша разглядывает с непосредственным детским любопытством. Только Вера собрана и деловита, и волнуется, кажется, только о предстоящей премьере. Ему тоже передалось это волнение, и оно было приятным. Наверное, раньше он это любил. Хотя зачем бы ему волноваться, если это его стихия? Но вот все равно волнуется.

И за все это время он так и не сумел пробиться к своим воспоминаниям. Они совершенно точно где-то рядом, совсем близко, он не утратил их навсегда. Он не говорил об этом остальным, потому что… это трудно объяснить. Там, в парке, пробуждаясь после нездорового сна, он еще что-то помнил. Не совсем то, о чем ему потом рассказали. Видимо, то самое, о чем они не знают и не могут сами догадаться. Случилось что-то плохое, рассыпалась какая-то цепочка. По его вине? Возможно. И он хотел ее восстановить. Он это умеет, он делал это тысячи раз, это еще не беда… И решение должно было вот-вот прийти. Над головой висела огромная луна, и гармония сфер звучала в эту ночь особенно ясно. Не он один мог ее слышать… или это ему только казалось? Но нет, она доступна и ушам людей, ведь были же Пифагор и Никомах, и тот, пожелавший скрыть свое имя, и еще многие смогли ее услышать, просто не сумели выразить услышанное даже так, даже с ошибками… А потом эта ночь перетекла в беспамятство, мир застыл, как желе, и сам он оцепенел там, на скамейке под старой липой, а очнувшись, не знал даже собственного имени.

И в той картине, которую ему потом обрисовали, что-то было неправильно. Волшебство покидает мир… Нет, что-то тут не так. Хотя ему не с чем сравнить, он не помнит мир другим. Или помнит? Вот музыка ему знакома — любая, самая странная и сложная, он специально выбирал такую и слушал, слушал до одури, и никогда не ошибался. Он всегда знает, какая нота прозвучит следующей, он предчувствует не только то, что напрашивается само собой, но и намеренный диссонанс, нарушение правил, он предугадывает обман ожиданий. И это приносит радость. Впрочем, так воспринимают музыку все люди. Но у каждого из них свой опыт, их слух подготовлен всем тем, что они успели услышать раньше. Получается, свой собственный опыт он не забыл… или просто не нуждается в нем.

Да, видимо, не нуждается. Судя по их рассказам, он вообще ведет себя так же, как и раньше, не прилагая для этого ни малейших усилий. Он всегда знает, что нужно каждому из них. И каждому дает то, чего он ищет. Он, как вода, занимает собой все пустоты. Возмещает, дополняет, подыгрывает. Схватывает с полуслова. Оттеняет, уступает, уходит на второй план, когда это нужно. И легко берет дело на себя, если чувствует их усталость или робость. Ему не приходится лукавить, чтобы играть то одну, то другую роль. Видимо, это для него естественно — быть текучим, вездесущим и неуловимым. И что же, получается, в этом и есть вся его суть? Или было что-то еще, о чем он забыл? Какой он на самом деле? Что ж он? Ужели подражанье, ничтожный призрак, иль еще москвич в Гарольдовом плаще, чужих причуд истолкованье, слов модных полный лексикон?.. Уж не пародия ли он?

На одной из репетиций кто-то, посмеиваясь, сказал: «А, Онегин, лишний человек, как же, как же…» Он не понял и попросил объяснить, и ему объяснили, слегка удивившись: неужели он не писал в школе сочинения на эту тему? Да вот нет, не писал. Он и в школу-то, судя по всему, не ходил. А если и ходил, то явно не в такую, где писали сочинения про Онегина. Хотя раньше, наверное, он все равно про это знал. Лишний человек, значит. Что ж, он и в опере, названной его именем, немного лишний. Опера-то в общем не про Онегина.

Он остановился перед портьерой, быстро глянул по сторонам, соблюдая правила конспирации, и полез в карман за ключом. До назначенного времени далеко, и наверняка дверь в комнату еще никто не открывал.

Однако он ошибался: там, внутри, кто-то был. И дверь приотворена, и из-за нее доносится тихое пение.