Лишние дети - [11]

Когда я стала ненавидеть взрослых? В тот день, когда мне снимали гипс. Доктор дядя Петя меня не узнал. Даже не вспомнил. Посоветовал аккуратнее качаться на качелях и не падать. Я не могла поверить своим ушам. Он даже не обратил внимания на мой гипс, разрисованный крестиками-ноликами. Мне было не обидно, а больно. Очень больно. Куда больнее, чем в тот момент, когда моя рука застряла в двери и когда я выпрямляла себе пальцы в обратную сторону. Тогда я поняла, что взрослые, которые кажутся добрыми и заботливыми, тоже равнодушны. Им наплевать. Просто у них в тот момент, когда они были добрыми, оказалось такое настроение. Как у моей мамы, когда она вдруг пекла яблочный пирог, как я люблю. С хрустящей сахарной корочкой сверху. Я думала, что мама меня любит, раз печет для меня пирог. Но это не так. Совсем не так. Просто у мамы появлялось настроение, а уже на следующий день она спокойно могла забыть накормить меня ужином. Так и доктор дядя Петя пожалел меня, а потом забыл, как я выгляжу, что говорил мне и как успокаивал. Разве это нормально? Вы, взрослые, разве не знаете, что дети все помнят? То, что вы запоминаете на пять минут, у детей остается в памяти на всю жизнь.

Мне даже казалось, что всем детям, когда они становятся взрослыми, промывают с хлоркой мозги. Чтобы стереть все воспоминания о собственном детстве, не помнить, как были детьми и что чувствовали.

Нет, я знаю, жаловаться нельзя. И надо всегда говорить «спасибо». Потому что мы пока маленькие и ничего не понимаем, а потом поймем, когда вырастем. Что поймем – непонятно, но поймем.

Однажды Светка Иванова заболела ветрянкой. И еще пять детей в группе тоже заболели. Я думала, Светку больше в садик не пустят – объявили карантин, и все знали, что ветрянка началась с нее. Елена Ивановна шепталась с заведующей. Обе боялись Светкиного отца, большого начальника, так что про источник заболевания сплетничать всем запретили. Тем более что источник, то есть Светка, провела выходные в подмосковном пансионате, куда простые смертные не попадают, а только бессмертные, как ее папа-начальник и мама в шубе. Именно там она и подцепила ветрянку от такой же дочки бессмертного папы-начальника и мамы в шубе. Неважно. Все знали, что это Светка, и молчали. Заведующая получила праздничный продуктовый заказ – банка шпрот, колбаса салями, коробка шоколадных конфет, бутылка коньяка, а от Елены Ивановны откупились сушеной воблой, талоном в стол заказов магазина и коробочкой польской косметики. Почему я это знаю? Бабушка Светки принесла продукты и выгружала пакеты на стол воспитательницы. Еще делила: «Это вам, это не вам, передайте. Это тоже вам, а это передайте». А о такой коробочке с яркими тенями, румянами и маленькими кисточками моя мама мечтала весь последний год.

Во время карантина я ходила в сад почти счастливая. Родителям предложили забрать детей, многие так и сделали, но моя мама не могла – она работала и, как я уже говорила, присмотреть за мной было некому. Стасика тоже оставили в саду – мама нянчилась с его младшим братом, а старший создавал дома лишние проблемы и заботы. Стасик не возражал против садика, опустевшего больше чем наполовину. Ему так больше нравилось, как и мне. Он учил меня читать и считать. Елена Ивановна была просто счастлива и даже не выгоняла нас на прогулку – два идиота сошлись. Тихо сидят, ничего не ломают, смотрят в окно. Правда, через пару дней, понаблюдав за нашим общением, воспитательница стала переживать, что Стасик может попросить меня в туалете снять трусы в обмен на то, что он тоже снимет трусы. Елена Ивановна стала за нами следить. Но мы в туалет вместе не ходили, трусы друг при друге не снимали, а просто сидели за столом и рисовали. Для виду, чтобы Елена Ивановна не придумала себе еще чего-нибудь про нашу дружбу, я рисовала елки, деревья и цветочки, а Стасик в это время на другом листочке писал мне записки, которые я должна была прочесть. Или примеры, нормальными цифрами, а не клубничками, грибочками и яблочками. Стасик считал, что я могу поумнеть, если постараюсь. И я очень этим гордилась. Больше, чем похвалой от Елены Ивановны. Стасик врать не стал бы. Он не умел. Но учился. Я его учила. Ради его же блага. Такой вот у нас получился взаимообмен знаниями.

Мама Стасика очень хотела, чтобы он называл своего отчима папой или хотя бы дядей Лешей. Но мальчик обращался к отчиму только по имени-отчеству – Алексей Витальевич. Мама очень переживала по этому поводу. Так вот я учила Стасика говорить хотя бы «дядя Леша». Убеждала его в том, что это ничего не значит, а уж тем более не предательство по отношению к его родному отцу, а просто обращение – дядя, которого зовут Леша. Стасик не сразу, но согласился, и его мама очень обрадовалась. И купила ему новую коробку шахмат вместо прежней, в которой были утеряны целых пять фигур. Стасик, кстати, отказывался лепить из пластилина коня или делать из конфетного фантика пешку. Он держал эти фигуры в голове. После того, как он произнес «дядя Леша», у него на столе появилась новая шахматная доска с новенькими блестящими фигурами. Стасик обрадовался, но продолжал играть на старой, привычной доске, держа в голове потерянные фигуры. Я даже не удивилась – после истории с Флорой Лориковной, получившей новый инструмент. Не знаю, как уж себя убеждал Стасик, но, видимо, мои уроки не прошли даром – вскоре он получил в подарок от дяди Леши книжку про шахматы и специальную тетрадь для шахматных задачек. Я перешла к изучению счета в пределах сотни, а Стасик учился называть дядю Лешу папой.