Лишь пять дней - [16]

— Ты имеешь в виду «никто». Никто такого не сделал. Никто не предложил мне помощь и не помог. Кроме тебя!

Мара покачала головой, Джина подошла и взяла ее за руку:

— Ты слышишь? Никто! Кроме тебя! Ты стала моей семьей, и меньшее, что я могу сделать, — стать твоей памятью. — Она сжала руку Мары и направилась к двери.

— Я буду у компьютера, скоро ты получишь семьдесят пять напоминаний о предстоящих встречах.

— А если я стану забывать читать бумажки с напоминаниями, которые мы развесили по всему кабинету, тогда я действительно испугаюсь, — добавила Мара и поплелась вслед за Джиной к выходу.

— Я буду звонить и напоминать, чтобы ты их читала!

— О господи, Джина! Если дойдет до этого, лучше столкни меня со скалы!

Глава 8 Мара

В сентябре следующего года Лакс исполнился год, а Мара уже перестала шутить о собственной забывчивости. Она не делала самокритичных замечаний и не выносила их ни от кого: ни от Тома, ни от подруг, ни от родителей. Женщина вообще с трудом их всех выдерживала. Почему-то… Она стала раздражительной, у нее постоянно менялось настроение.

Никто не избежал ее внезапных вспышек гнева, особенно доставалось Тому.

Однажды ноябрьским вечером они расположились в кухне. Мара помешивала суп на плите, а Том нарезал французский багет.

— Мы уже три недели не относили вещи в прачечную, — сказал Том, — я думаю, после ужина…

Он остановился, когда деревянная ложка, которой Мара помешивала суп, просвистела у него возле уха и со звоном приземлилась на кухонный стол, а суп разлился и забрызгал стены и пол.

Том с удивлением воззрился на ложку и повернулся к Маре, уже открыв рот, чтобы заговорить.

Но она не дала ему такой возможности:

— Просто не могу поверить! Я стою возле плиты после двенадцатичасового рабочего дня, готовлю тебе суп, и все, что ты можешь сообщить, — мы три недели не носили вещи в прачечную?

Том в недоумении ответил:

— Чего ты расстроилась? Я же не сказал, что ты не отнесла, я сказал: «мы»… И я собирался сказать, что после ужина отнесу их.

— Чушь! Ты обвинял меня! Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда что-то делается не вовремя по дому, и ты это специально сказал, что бы я чувствовала себя виноватой!

Том отложил нож, раскрыл объятия и подошел к жене:

— Мара, когда я…

Она отскочила от него, сорвала с себя фартук и заорала:

— Сам готовь этот чертов ужин!

Она вылетела из кухни, помчалась в спальню, с силой захлопывая за собой все двери, плюхнулась на кровать, ее кулаки сжимались и разжимались. Наконец буря, клокотавшая внутри, немного улеглась, она направилась в ванную, посмотрела на себя в зеркало. Мара смутилась, увидев свое отражение, — красная, злая, покрытая пятнами. Ведет себя как ребенок! Она намочила полотенце и прижала на несколько минут к лицу, перед тем как еще раз внимательно всмотреться в свое изображение. Она будто искала что-то, что заставило ее вести себя так неистово.

— О господи!

Вернувшись в кухню, она обнаружила мужа у кухонной стойки, хлеб был нарезан, а перед Томом стоял стакан с выпивкой. Они встретились взглядами. Выражение боли на его лице заставило ее немедленно заплакать. Она бросилась к нему, обняла, поцеловала:

— Прости меня, пожалуйста! Я не понимаю, как это произошло!

Она обняла его сильнее и прижалась к нему, пока наконец не почувствовала, как муж расслабился.

— Я не знаю, что на меня нашло! Ты этого не заслуживаешь! Пожалуйста, прости меня!

Том вздохнул и поцеловал ее в макушку:

— Я прощаю тебя.

После этого случая она перестала извиняться. В один из вечеров она орала на него за то, что он пережарил овощи на гриле, а на следующий отставляла от себя тарелку, сообщая, что они недопечены. Неделями, когда он тянулся к ней в постели, она изображала полный упадок сил или демонстрировала, насколько ей все это неинтересно. А позже обвиняла его, что он больше не хочет ее, у них так давно не было секса!

Она поступала иррационально и, вообще, стала склонна к паранойе, постоянно тревожилась. Ближе к Рождеству Том умолял ее посетить врача, но она отказалась. И даже не помнила почему.

И это была часть болезни, которая влияла не только на способность двигаться и думать, но и на эмоции. Болезнь атаковала с трех сторон, и каждая атака была смертоноснее предыдущей. Как вилы дьявола.

Однажды (кажется, прошло несколько недель после Дня святого Валентина) они сидели на диване. Такого не было уже очень давно. Том был задумчивый, и Мара спросила, чем он озабочен. Муж внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Я волнуюсь о тебе. Думаю, тебе нужно посетить врача. — Он взял ее за руку.

Мара оттолкнула его руку и подскочила.

— Не сердись! — Том снова потянулся к ней, но она отстранилась, скрестив руки на груди.

— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, как раньше. Мне кажется, тебя уже ничто не радует: семья, работа и вообще все. Сегодняшний вечер был хорош, но это для нас редкость. Так раньше не было.

— Я так устала от этих разговоров. Я постоянно говорю тебе, что не хочу никого видеть. Это обычные вещи — забывчивость, иногда раздражительность, диагноз не ставится по таким симптомам. И к доктору не обращаются по таким вопросам.

— В том то и дело, я не уверен, что это обычные вещи. Думаю, здесь нечто большее. — Он с тоской смотрел на жену, пытался обсудить все мягко, спокойно. Это приводило ее в бешенство.