Лишь небеса знают - [9]

— Терпеть не могу имя Амелия, — подала голос Лиззи.

— Не начинай говорить, пока к тебе не обратились, девочка, — оборвала ее Фиби и обратила на Сэмюэля взгляд, означавший, что она ожидает от него ответа на свой вопрос — Итак?

Сэмюэль растерянно пожал плечами:

— Не знаю, Фиби, для меня она всегда была просто Лиззи, вот и все.

— Таким образом, мы сразу выявили причину, — уверенно продолжала Фиби, кладя руки на набалдашник трости. — Не вызывает удивления, что девочка, вынужденная по недоразумению носить имя Лиззи — вульгарна, недисциплинированна и строптива. Вы нанесли этому ребенку непоправимый ущерб, называя именем, в котором буквально звенит легкомыслие. — Она снова посмотрела на Лиззи. — Мы начнем с того, что навсегда забудем чудовищное имя, которое никто больше не произнесет в этом доме, где нет места дурному вкусу. — Сделав паузу, Фиби поднесла руку к высокому кружевному воротнику, но вскоре заговорила опять: — Господь проявил милосердие, не позволив бедняжке Пейшенс дожить до сегодняшнего дня и увидеть, до чего докатилась ее дочь. — Она покачала головой. — Пейшенс всегда связывала с Элизабет самые большие надежды. Разве я не права, Сэмюэль?

Сэмюэль согласно кивнул.

— С этой минуты тебя зовут Элизабет, а в самом худшем случае Элайза или Лайза.

— Я — Лиззи, — упрямо возразила Лиззи, — и мне это нравится.

— Тихо, девочка, или я вынуждена буду приказать Питерби принести сюда трубку с опиумом. Тебя будут называть так, как считаю нужным я, а говорить ты будешь только тогда, когда тебя об этом попросят. — Показывая всем своим видом, что разговор окончен, Фиби, обратившись к дворецкому, сказала:

— Отведи ее на кухню, Питерби.

— Если у него получится, — огрызнулась Лиззи, с сомнением покосившись на старика.

Это замечание вынудило тетю Фиби, стукнув ее веером по руке, отдать еще более решительный приказ Питерби:

— Пускай Лидди напоит ее чаем… на кухне.

— А вы будете пить чай, мэм?

— Да, как всегда в гостиной. Напомни Лидди, чтобы подала еще одну чашку для мистера Робинсона. Боюсь, манеры этой крошки вызовут у меня несваренье желудка, — добавила она, обращаясь уже к Сэмюэлю.

— Манеры, Фиби, это еще не самое страшное. Честное слово, если бы я мог предвидеть, что мне предстоит пережить, ни за что не заводил бы столько детей.

Лиззи последовала за Питерби, слыша, как тетя Фиби говорит:

— Мы еще побеседуем попозже, Элизабет, после того, как я попрощаюсь с твоим отцом.

— До свиданья и счастливого пути, — буркнула Лиззи себе под нос.

4

Когда Тэвис Маккинон в возрасте двадцати одного года приехал в Нантакет вместе со своим братом Николасом, одиннадцатилетняя Лиззи бегала с косичками в голубом платьице и белом переднике. Она влюбилась в Тэвиса с первого взгляда. Влюбилась потому, что он вышел из радуги…

За год до этого она лишилась матери и чувствовала себя ужасно одинокой, никак не могла понять, почему у всех детей на острове есть мамы, а у нее нет. Отсутствие в доме мужчин было в здешних местах делом привычным. Отец, брат, а иногда тот и другой, уйдя в море на китобойном судне, могли не возвращаться несколько лет, как, например, капитан Бен Уорт, живший на Либерти-стрит, который провел в море сорок один год, а дома — всего шесть. Случалось, что ушедшие в море и вовсе пропадали без вести.

Домом обычно управляла мать семейства, у которой иногда имелось и собственное дело. В семье Лиззи вышло как раз наоборот — отец занимался домом и владел юридической фирмой. И все же, хотя Сэмюэль был любящим и преданным отцом, Лиззи чувствовала себя всеми покинутой. У братьев была своя компания, папа заботился о ее младшей сестре — Салли, Салли возилась с малышкой Мэг, а Лиззи оставалась одна, пока в ее жизни не появился дедушка.

Сорок лет Эйса Робинсон был капитаном китобойного судна, и Лиззи выросла без него. Незадолго до смерти ее матери дед решил, что ему пора отправляться на покой. Китобойный промысел уже довольно давно находился в упадке, в прибрежных водах китов перебили, и, чтобы получить прибыль, в море уходили на несколько лет. Эйса вернулся в тот самый роковой 1846 год, когда в Нантакете случился великий пожар.

Поселился капитан Робинсон на мысе Бранд, где находился маяк и, став смотрителем этого маяка, получил возможность не только по-прежнему находиться вблизи любимых им моря и кораблей, но и видеть внучку, которую полюбил не меньше.

В Нантакете не было бесплатных школ, и вначале отец обучал всех девятерых детей дома. Когда мальчики стали старше, он отдал их в школу Коффина, частное учебное заведение, основанное капитаном сэром Айзеком Коффином для его потомков. Почти всех жителей Нантакета связывала с Коффинами та или иная степень родства, а так как бабушка Лиззи со стороны отца была урожденной Коффин, то Сэмюэль записал в школу мальчиков, а девочек оставил дома, следуя традиции, согласно которой женщины не нуждались в формальном образовании.

Если бы не дед, Лиззи навряд ли пошла в школу. Эйса Робинсон не просто любил математику, он ее страстно обожал. Неудивительно, что внучка, проводившая теперь большую часть времени с дедом, пристрастилась к цифрам. В одиннадцать лет она высчитывала даты для морского календаря и исправляла навигационные инструменты для капитанов китобойных судов. Одним из первых подарков деда стал телескоп, и Лиззи провела бесконечное множество вечеров, приникнув к установленному на башне маяка прибору.