Лирика - [7]

Когда они загрезят под луной,

"Среди росы, висящей над холмами

Гермонскими, как цепь из жемчугов",

В его глубоком сердце пробудили

Как бы еще немысленные мысли,

Что существуют лишь как души мыслей,

Богаче, о, богаче, и страннее,

Безумней тех видений, что могли

Надеяться возникнуть в изъясненьи

На арфе серафима Израфеля

("Что меж созданий Бога так певуч").

А я! Мне изменили заклинанья.

Перо бессильно падает из рук.

С твоим прекрасным именем, как с мыслью,

Тобой мне данной, – не могу писать,

Ни чувствовать – увы – не чувство это.

Недвижно так стою на золотом

Пороге, перед замком сновидений,

Раскрытым широко, – глядя в смущеньи

На пышность раскрывающейся дали,

И с трепетом встречая, вправо, влево,

И вдоль всего далекого пути,

Среди туманов, пурпуром согретых,

До самого конца – одну тебя.

^{Перевод К. Бальмонта (1901)}

ЮЛАЛЮМ

Скорбь и пепел был цвет небосвода,

Листья сухи и в форме секир,

Листья скрючены в форме секир.

Моего незабвенного года,

Был октябрь, и был сумрачен мир.

То был край, где спят Обера воды,

То был дымно-туманный Уир,

Лес, где озера Обера воды,

Ведьм любимая область – Уир.

Кипарисов аллеей, как странник,

Там я шел с Психеей вдвоем,

Я с душою своей шел вдвоем,

Мрачной думы измученный странник.

Реки мыслей катились огнем,

Словно лава катилась огнем,

Словно серные реки, что Яник

Льет у полюса в сне ледяном,

Что на северном полюсе Яник

Со стоном льет подо льдом.

Разговор наш был – скорбь без исхода,

Каждый помысл, как взмахи секир,

Память срезана взмахом секир:

Мы не помнили месяца, года

(Ах, меж годами страшного года!),

Мы забыли, что в сумраке мир,

Что поблизости Обера воды

(Хоть когда-то входили в Уир!),

Что здесь озера Обера воды,

Лес и область колдуний – Уир!

Дали делались бледны и серы,

И заря была явно близка,

По кадрану созвездий – близка,

Пар прозрачный вставал, полня сферы,

Озаряя тропу и луга;

Вне его полумесяц Ашеры

Странно поднял двойные рога,

Полумесяц алмазной Ашеры

Четко поднял двойные рога.

Я сказал: "Он нежнее Дианы.

Он на скорбных эфирных путях,

Веселится на скорбных путях.

Он увидел в сердцах наших раны,

Наши слезы на бледных щеках;

Он зовет нас в волшебные страны,

Сквозь созвездие Льва в небесах

К миру Леты влечет в небесах.

Он восходит в блаженные страны

И нас манит, с любовью в очах,

Мимо логова Льва, сквозь туманы,

Манит к свету с любовью в очах".

Но, поднявши палец, Психея

Прошептала: "Он странен вдали!

Я не верю звезде, что вдали!

О спешим! о бежим! о скорее!

О бежим, чтоб бежать мы могли!"

Говорила, дрожа и бледнея,

Уронив свои крылья в пыли,

В агонии рыдала, бледнея

И влача свои крылья в пыли,

Безнадежно влача их в пыли.

Я сказал: "Это только мечтанье!

Дай идти нам в дрожащем огне,

Искупаться в кристальном огне.

Так, в сибиллином этом сияньи,

Красота и надежда на дне!

Посмотри! Свет плывет к вышине!

О, уверуем в это мерцанье

И ему отдадимся вполне!

Да, уверуем в это мерцанье,

И за ним возлетим к вышине,

Через ночь – к золотой вышине!"

И Психею, – шепча, – целовал я,

Успокаивал дрожь ее дум,

Побеждал недоверие дум,

И свой путь с ней вдвоем продолжал я.

Но внезапно, высок и угрюм,

Саркофаг, и высок и угрюм,

С эпитафией дверь – увидал я.

И невольно, смущен и угрюм,

"Что за надпись над дверью?" – сказал я.

Мне в ответ: "Юлалюм! Юлалюм!

То – могила твоей Юлалюм!"

Стало сердце – скорбь без исхода,

Каждый помысл – как взмахи секир,

Память – грозные взмахи секир.

Я вскричал: "Помню прошлого года

Эту ночь, этот месяц, весь мир!

Помню: я же, с тоской без исхода,

Ношу страшную внес в этот мир

(Ночь ночей того страшного года!).

Что за демон привел нас в Уир!

Так! то – мрачного Обера воды,

То – всегда туманный Уир!

Топь и озера Обера воды,

Лес и область колдуний – Уир!"

^{Перевод В. Брюсова (1924)}

ЭНИГМА

"Сыскать, – так молвил Соломон Дурак,

Нам не легко в сонете пол-идеи.

И чрез пустое видим мы яснее,

Чем рыбин чрез неапольский колпак.

Суета сует! Он не под силу дамам,

И все ж, ах! рифм Петрарки тяжелей.

Из филина пух легкий, ветер, взвей,

И будет он, наверно, тем же самым".

Наверняка тот Соломон был прав;

Смысл не велик лирических забав,

Что колпаки иль пузыри из мыла!

Но за сонетом у меня есть сила,

Бессмертен мой, как будто темный, стих:

Я имя поместил в словах моих!

^{Перевод В. Брюсова (1924)}

КОЛОКОЛЬЧИКИ И КОЛОКОЛА 1

Слышишь, сани мчатся в ряд,

Мчатся в ряд!

Колокольчики звенят,

Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,

Этим пеньем и гуденьем о забвеньи говорят.

О, как звонко, звонко, звонко,

Точно звучный смех ребенка,

В ясном воздухе ночном

Говорят они о том,

Что за днями заблужденья

Наступает возрожденье,

Что волшебно наслажденье – наслажденье нежным сном.

Сани мчатся, мчатся в ряд,

Колокольчики звенят,

Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,

И, внимая им, горят,

И мечтая, и блистая, в небе духами парят;

И изменчивым сияньем

Молчаливым обаяньем,

Вместе с звоном, вместе с пеньем, о забвеньи говорят.

2

Слышишь к свадьбе звон святой,

Золотой!

Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!

Сквозь спокойный воздух ночи

Словно смотрят чьи-то очи

И блестят,

И в волны певучих звуков на луну они глядят.

Из призывных дивных келий,

Полны сказочных веселий,

Нарастая, упадая, брызги светлые летят.

Вновь потухнут, вновь блестят,

И роняют светлый взгляд