Лирика - [40]

Зато тебя, канцона,

Приветят дружно те,

Что о добре пекутся к чести мира.

Так будь на высоте,

Иди, взывая: "Мира! Мира! Мира!"

CXXIX

От мысли к мысли, от горы к другой

Амур меня ведет путем неторным,

Тропинки стороною обходя:

Смятенная душа найдет покой,

Пустынный берег над ручьем проворным

Или тенистый дол в пути найдя,

Где, волею вождя,

То радостна она, то вдруг заплачет

И лик меняет мой, отобразив

На нем любой порыв,

Как будто бы под маской маску прячет;

И скажет, кто не меньше пролил слез:

"Он любит. Но любим ли? – вот вопрос".

Для глаз моих угла жилого вид

Смертельный враг. Меня дубрава манит,

На высях горных отдых нахожу.

Иду – и мысль на месте не стоит,

И грусть нередко радостью предстанет,

С которою смотрю на госпожу.

Недаром дорожу

Я этой сладкой, этой горькой частью

И говорю в душе: желанный срок,

Быть может, недалек,

JKLorfla ты не нарадуешься счастью.

От этой мысли к новой – ровно шаг:

Ужели правда? Но когда? Но как?

Остановясь порой в тени холма

Иль под сосной и выбрав наудачу

Скалы обломок, я на нем пишу

Прекрасный лик. Когда же от письма

Вернусь к себе, замечу вдруг, что плачу,

И – "Как ты мог расстаться с ней?" – спрошу.

Пускай, когда спешу

Утешить мысль теплом ее улыбки,

Я забываю о себе самом,

Любовию влеком,

Душа в восторге от такой ошибки:

И всюду вижу я мою любовь

И счастлив заблуждаться вновь и вновь.

Она не раз являлась предо мной

В траве зеленой и в воде прозрачной,

И в облаке не раз ее найду.

И Леда перед этой красотой

Сочла бы дочь-красавицу невзрачной,

Так солнце гасит яркую звезду.

Чем дальше забреду,

Чем глуше место, тем мою отраду

Прекрасней нахожу. Но вот обман

Растает, как туман,

И камнем хладным я на камень сяду,

И зарыдает хладный камень тот

И пальцами по струнам проведет.

На самую высокую из гор,

Куда бессильны дотянуться тени

Других вершин, всхожу: ведь только там

Охватывает безутешный взор

Всю полноту душевных злоключений.

Там предаюсь спасительным слезам,

Поняв, что к тем местам,

Где государыня моя осталась,

Неблизок путь. И про себя тогда

Шепчу: "Смотри туда,

Где, может, по тебе истосковалась,

Как ты по ней, любимая твоя".

И этой думою утешен я.

Канцона, за горами,

Где глубже и прозрачней небосвод,

Меня над речкой ты увидишь снова,

Где в рощице лавровой

Благоуханный ветерок поет:

Душа расстаться с милой не сумела,

И здесь перед тобою – только тело.

CXXXV

Особенной должна

Быть редкость, неожиданным явленье,

Возможность для сравненья

Дающее со мною, – разве нет?

Где брезжит первый свет,

Есть птица – диво стороны далекой:

Без друга, одинока,

От вольной смерти восстает она.

Так страсть моя – одна,

Так, полная высокого стремленья,

Не может жить без солнца своего,

Так гаснет – для того,

Чтоб вновь пылать, не зная утоленья,

Горит, сгорает, чтобы возродиться,

Как чудо-птица, жизни вновь полна.

Могучий камень скрыт

В индийском море: силой притягает

К себе железо он и отторгает

Его от дерева, топя суда.

Знакомая беда!

Так среди слез, в пучине, риф прекрасный

Мой краткий век злосчастный,

Мою ладью гордыней сокрушит;

Так не принадлежит

Мне больше сердце, не оберегает

Давно меня, затем что предпочла

Любимая скала

Железу плоть; так в бездну повергает

Меня, страша безвременной могилой,

Мой камень милый, мой живой магнит.

Есть в Африке края,

В которых обитает зверь кротчайший,

Но болью величайшей

Грозят его глаза, что смерть таят.

И, обращая взгляд

К сей твари, следует остерегаться

Глазами с ней встречаться:

Опасна только ими тварь сия.

Но, зная это, я

Упрямо, с неуклонностью редчайшей

На муку вновь иду, нетерпелив:

Влечет слепой порыв

Туда, где взором, негою сладчайшей

Мне смерть сулит, позвав на путь тернистый,

Moij ангел чистый, хищница моя.

Родник на юге бьет,

Что именем от солнца происходит:

Как только ночь приходит,

Вода кипит, а утром – холодна

(Тем холодней она,

Чем выше солнце на небесном своде).

Источник слез, я – вроде

Того ключа уже который год:

Едва лишь настает

Для взгляда ночь, когда он не находит

Лучей живого солнца, я горю;

Но только посмотрю

На светоч мой – и сразу сердце сводит:

Внутри неузнаваем и снаружи,

Дрожу от стужи, превращаюсь в лед.

Как явствует из книг,

Есть в Греции, в Эпире, ключ студеный,

Что факел незажженный

Зажжет, волной своей воспламени.

Любовного огня

Душа моя еще не испытала,

Когда пред ней предстала

Холодная краса, – ив тот же миг

В душе огонь возник,

И перед нею, мукой опаленной,

И камень бы разжалобиться мог.

Но кто ее зажег,

Сам погасил огонь, едва рожденный.

Так сердце зажигала и гасила

Вновь эта сила – мой живой родник.

Струятся два ключа

На островах Фортуны: кто напиться

Из первого склонится,

Умрет, смеясь; воды в другом испив,

Он будет снова жив.

И я бы умер весело, быть может,

Но мука сердце гложет,

Неслыханное счастье омрача.

Амур, молчи, умча

Меня туда, где слава – небылица,

О роднике, который полн всегда,

Особенно когда

Апрельской трелью слух ласкает птица

И слез источник глубже океана:

Весною рана снова горяча.

Кто обо мне тебя,

Канцона, спросит, – скажешь: "Берег Сорги,

Закрытый дол меж гор – его приют,

Куда его зовут

Амур и образ той, что не в восторге

От нас, не зная жалости нисколько,

Себя лишь только на!ечле любя"

CXLII

Под сень благую, под густые листья

Бежал я от безжалостного света,

Который третье излучало небо;