Лирика 30-х годов - [67]

Во все века вертевшихся льстецов,

Мне хочется, как сон при свете солнца,

Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо.

Незваная, она внесла, во-первых,

Во все, что сталось, вкус больших начал.

Я их не выбирал, и суть не в нервах,

Что я не жаждал, а предвосхищал.

И вот года строительного плана,

И вновь зима, и вот четвертый год.

Две женщины, как отблеск ламп «Светлана»,

Горят и светят средь его тягот.

Мы в будущем, твержу я им, как все, кто

Жил в эти дни. А если из калек,

То все равно: телегою проекта

Нас переехал новый человек.

Когда ж от смерти не спасет таблетка,

То тем свободней время поспешит

В ту даль, куда вторая пятилетка

Протягивает тезисы души.

Тогда не убивайтесь, не тужите,

Всей слабостью клянусь остаться в вас.

А сильными обещано изжитье

Последних язв, одолевавших нас.

«Стихи мои, бегом, бегом…»

Стихи мои, бегом, бегом.

Мне в вас нужда, как никогда.

С бульвара за угол есть дом,

Где дней порвалась череда,

Где пуст уют и брошен труд,

И плачут, думают и ждут.

Где пьют, как воду, горький бром

Полубессонниц, полудрем.

Есть дом, где хлеб, как лебеда,

Есть дом, — так вот бегом туда.

Пусть вьюга с улиц улюлю, —

Вы — радугой по хрусталю,

Вы — сном, вы — вестью: я вас шлю,

Я шлю вас, значит, я люблю.

О ссадины вкруг женских шей

От вешавшихся фетишей!

Как я их знаю, как постиг,

Я, вешающийся на них.

Всю жизнь я сдерживаю крик

О видимости их вериг,

Но их одолевает ложь

Чужих похолодевших лож,

И образ Синей Бороды

Сильнее, чем мои труды.

Наследье страшное мещан,

Их посещает по ночам

Несуществующий, как Вий,

Обидный призрак нелюбви,

И привиденьем искажен

Природный жребий лучших жен.

О, как она была смела,

Когда едва из-под крыла

Любимой матери, шутя,

Свой детский смех мне отдала,

Без прекословий и помех —

Свой детский мир и детский смех,

Обид не знавшее дитя,

Свои заботы и дела.

Безвременно умершему

Немые индивиды,

И небо, как в степи.

Не кайся, не завидуй, —

Покойся с миром, спи.

Как прусской пушке Берте

Не по зубам Париж.

Ты не узнаешь смерти,

Хоть через час сгоришь.

Эпохи революций

Возобновляют жизнь

Народа, где стрясутся,

В громах других отчизн.

Страницы века громче

Отдельных правд и кривд.

Мы этой книги кормчей

Простой уставный шрифт.

Затем-то мы и тянем,

Что до скончанья дней

Идем вторым изданьем,

Душой и телом в ней.

Но тут нас не оставят,

Лет через пятьдесят,

Как ветка пустит паветвь,

Найдут и воскресят.

Побег не обезлиствел,

Зарубка зарастет.

Так вот — в самоубийстве ль

Спасенье и исход?

Деревьев первый иней

Убористым сучьем

Вчерне твоей кончине

Достойно посвящен.

Кривые ветки ольшин —

Как реквием в стихах.

И это все, и больше

Не скажешь впопыхах.

Теперь темнеет рано,

Но конный небосвод

С пяти несет охрану

Окраин, рощ и вод.

Из комнаты с венками

Вечерний виден двор

И выезд звезд верхами

В сторожевой дозор.

Прощай. Нас всех рассудит

Невинность новичка.

Покойся. Спи. Да будет

Земля тебе легка.

Василий Каменский

Москва в Октябре

Москва в Октябре,

   Как зима в серебре,

Как зима,

   Распушенная звездно,

Когда выйдешь на улицы —

   Хруст на ковре,

Белизна искровеет морозно.

   В воздухе — юность!

От снежной волны

   Мысли в разумность

Разбега полны:

   Хочется жить

На хрустящем ковре,

   Хочется жить,

Как Москва в Октябре,

   В алом празднике звезд,

В карнавале знамен,

   Чтобы жизненный мост

Был на славу умен

   От великих имен

Солнцеликих голов,

   Кто, как снег,

Стойких слов

   Разостлал нам ковры

Для счастливой,

   Победной поры.

Слава вождям!

   Шире пусть разольются

Дела их в путях

   Мировой революции.

Оттого и светло

   От снегов в серебре,

Оттого и Москва

   Хороша в Октябре.

Улицы в празднике.

   Юность наскоками

Брызжет

   Со всех концов:

Между домами

   Балконно-высокими

Сыплются

   Стаи юнцов.

Их барабаны

   Да кудри вразлет

Вихрем задорным

   Простор разольет.

И будет Москва,

   Как зима в серебре,

Хрустко звенеть

   От шагов на ковре,

От рабочих шагов

   В Октябре.

Так бы и жить

   Да работать бы в дым,

Чтоб навеки остаться

   С Москвой молодым.

И расти б в высоту,

   Как растут этажи.

Так бы и жить —

   Насыщать красоту

Новью дней и огней,

   Новью лет, новью зим.

Мы в разбеге

   Весь мир поразим!

Как столицу свою

   За пятнадцать годин

Перестроили заново вдрызг,

   Так бы жить и сиять:

Победим! Победим!

   Разгоримся

От солнечных искр.

   Не устанет Москва,

Как зима в серебре,

   Вместе с нами

Нести

   Торжество в Октябре.

Не устанем и мы

   От великой зимы,

Когда славное слово

   «Пятнадцать»

Открывает простор

   На горячий восторг —

До конца

   За победами гнаться.

Эдуард Багрицкий

Происхождение

Я не запомнил — на каком ночлеге

Пробрал меня грядущей жизни зуд.

Качнулся мир.

Звезда споткнулась в беге

И заплескалась в голубом тазу.

Я к ней тянулся… Но, сквозь пальцы рея,

Она рванулась — краснобокий язь.

Над колыбелью ржавые евреи

Косых бород скрестили лезвия.

И все навыворот.

Все как не надо.

Стучал сазан в оконное стекло;

Конь щебетал; в ладони ястреб падал;

Плясало дерево.

И детство шло.

Его опресноками иссушали.

Его свечой пытались обмануть.

К нему в упор придвинули скрижали —

Врата, которые не распахнуть.

Еврейские павлины на обивке,

Еврейские скисающие сливки,

Костыль отца и матери чепец —

Все бормотало мне:

— Подлец! Подлец! —

И только ночью, только на подушке

Мой мир не рассекала борода;

И медленно, как медные полушки,