Лирика 30-х годов - [6]

Сразу же после выхода первых стихотворных сборников Прокофьева («Полдень» и «Улица Красных зорь» — 1931) критика заметила свежий, задорный тон поэтического голоса молодого поэта, щедрую земную многоцветность красок и высокий эмоциональный накал его стихов. Героическая, революционная тема, радостное чувство обновленной земли, на которой поэт ощущает себя хозяином, обнаруживались в его стихах в таком обильном потоке народных речений, оборотов, припевок, картин, сельских праздников, бытовых сцен, занятных историй и т. п., что, казалось, сама жизнь сильных, крепких, озорных, жизнерадостных людей ворвалась на страницы его стихов. Мир поэта и объективный мир его однокашников и односельчан переплелись, их невозможно отличить.

Над моей окраиной небо ниже.

День — суров, а светлый вечер — тих.

Я живу вдали. Когда увижу

Великолепных родичей своих?

Младших братьев — токарей по хлебу,

Незнакомых с горькою молвой,

Дядю, подпирающего небо

Мертвой, непоклонной головой.

Вот он, древний идол из Олонца,

Красногубый, темный и сырой.

У него в гостях сегодня солнце

Село в красный угол как герой.

Прокофьев щедро, легко и свободно «включает» в стихи богатый народно-поэтический репертуар северной русской деревни: песню, частушку, прибаутку, поговорку, сказку, былину, каламбур. «Как во нашей, во деревне», «Песня», «Ой, шли ли полки», Песни о Громобое, «Не ковыль-трава стояла», «Сказание о премудром попе», Песни о Ладоге, «Развернись, гармоника», «Былинная», «Матросы пели «Яблочко», — одни эти и многие другие названия стихов Прокофьева говорят сами на себя. Подавляющее большинство его стихотворений — либо несет в себе песенно-частушечные ритмы и образы, либо является по существу своему песнями. Не только внешние признаки (песенные зачины, повторы, размеры) дают основания относить их к песням, но вся художественная структура, образная содержательность. Причем в отличие, например, от песен Исаковского, идущих чаще всего от лирической протяжной народной песни, или в отличие от песен Суркова, связанных с героическими революционными песнями, песенность стихов Прокофьева опирается на малые, так сказать, полулирические (чаще всего юмористические) песенные жанры — частушку, припевку, речитатив, анекдот, прибаутку. Благодаря глубокому освоению частушечно-песенных традиций поэзия Прокофьева приобрела ту неповторимую оригинальную окраску, которая позволяет по первым строкам произведения почти безошибочно узнавать его автора.

Прокофьев отнюдь не стилизатор, как иногда считают критики: он настолько широко и виртуозно владеет богатствами народной поэзии, так переплавляет ее образы, мотивы, так трансформирует ее художественные принципы, что часто невозможно выделить те или иные элементы фольклора и в то же время невозможно представить себе иное решение темы, чем то, которое дает поэт. Поэтика народной лирики, особенно частушки, близка Прокофьеву прежде всего по причине органической народности его таланта и своеобразия творческой индивидуальности.

Одна из отличительных особенностей лирики Прокофьева состоит в том, что в ней, как правило, нет обстоятельно выписанных характеров (подобно тому, как это мы видим в лирике Твардовского, Исаковского, Васильева, Корнилова). Он озабочен не столько полнотой изображения героя, сколько точностью и выразительностью передачи его прежде всего эмоционального восприятия окружающей действительности. Даже в таких стихотворениях, где в центре образ отдельного человека («Невеста», «Любушка», «Парни» и др.), мы бы напрасно пытались обнаружить (как и требовать от поэта) ту развернутость психологической характеристики, которая свойственна многим стихотворениям названных поэтов. Здесь запечатлевается, главным образом, наиболее бросающаяся в глаза особенность облика героя, один из моментов его настроения, причем представляется читателю как бы схваченным одним-двумя резкими штрихами.

Экспрессивная, чрезвычайно сжатая, контурная манера характеристики («У ней губы — сурик, подбровье — дуга» и т. п.) свойственна и описанию обстановки, рассказу о событиях:

Что-то Маши не слышно,

Где же брови вразлет?

Маша вышла, повышла,

Маша в гости идет.

И над ней словно тает

Неба синий поток,

И горит, и летает,

И смеется платок.

И по характеру поэтических образов, и по принципам лирического обобщения к даже по интонации поэзия Прокофьева органична частушечной традиции. В отличие от лирической песни частушка никогда не дает развернутого, лирического образа, углубленной психологической характеристики. Она, по удачному выражению фольклориста Л. Шептаева, «только легкий набросок душевного движения и состояния» и всякий раз в силу своей импровизации выражает конкретное эмоциональное настроение, вдруг возникшее чувство, мысль. Она очень отзывчива на душевные запросы современников, обладает исключительно экономными средствами выразительности. Картинность, жест — ее законные приемы. Именно эти ее качества и вобрала лирика Прокофьева.

Вместе со стихами Прокофьева в советскую лирику входил живой, многоцветный реальный мир широких масс, людей, живущих своей, духовно полноценной жизнью, богатой своеобразной поэзией, красотой. Сам поэт — плоть от плоти этих героев, прошедший вместе с ними через бурю революции и гражданской войны, восхищенный и радостный, насмешливый и влюбленный, задорный и нежный, выражал настроение и мироощущение людей этого большого мира. Его лирика освободилась от той назидательности, авторского обязательного комментирования и авторской «защиты» своих героев как людей нового мира, что так характерно было для поэтов первых поколений. Герои Прокофьева просто живут своей жизнью, сами собою утверждают истинность и красоту новой действительности и новых отношений. Духовный мир поэта и его героев в стихах Прокофьева во всех своих проявлениях обнаружился как нечто единое, гармоническое. Это было важным завоеванием советской лирики на пути углубления ее народности.