Лирень - [5]

R делается R √(1 — v²/c²), где v — скорость тела, с — скорость света?

По-видимому, язык так же мудр, как и природа, и мы только с ростом науки учимся читать его. Иногда он может служить для решения отвлеченных задач. Так, попытаемся с помощью языка измерить длину волн добра и зла. Мудростью языка давно уже вскрыта световая природа мира. Его «Я» совпадает с жизнью света. Сквозь нравы сквозит огонь. Человек живет на «белом свете» с его предельной скоростью 300 000 километров и мечтает о «том свете» со скоростью большей скорости света. Мудрость языка шла впереди мудрости наук. Вот два столбца, где языком рассказана световая природа нравов, а человек понят как световое явление, здесь человек — часть световой области.

«Тот свет» <-> «Начало относительности»

Тело, туша <-> Тень

Тухнуть (в смысле разложения тела) <-> Тухнуть (в смысле исчезания огня)

Воскресать <-> Кресало и огниво

Дело, душа <-> День

Молодость, молодец <-> Молния

Грозный <-> Гроза

Солодка, сладость <-> Солнце (солния)

Сой, семья, сын, семя <-> Сиять, солнце

Темя, тыл, тело <-> Тиять

Черти <-> Черный цвет

Мерзость <-> Мерзнуть

Стыд <-> Стужа

Холостой <-> Холод

Жить <-> Жечь

Пекло (место грешников) <-> Печь

Пылкий <-> Пламя

Горе <-> Гореть

Грех <-> Гореть, греть

Ясный ум <-> Яски (звезды)

Ярость <-> Яркое пламя

Искренний <-> Искра

Святой, светик <-> Свет

Злой <-> Зола

Если свет есть один из видов молнии, то этими двумя столбцами рассказана молнийно-световая природа человека, а следовательно, нравственного мира. Еще немного — и мы построим уравнение отвлеченных задач нравственности, исходя из того, что начало «греха» лежит на черном и горячем конце света, а начало добра — на светлом и холодном. Черные черти — боги пекла, где души грешников, не есть ли они волны невидимого теплого света?

Итак, в этом примере языкознание идет впереди естественных наук и пытается измерить нравственный мир, сделав его главой ученья о луче.

Если мы имеем пару таких слов, как двор и твор, и знаем о слове дворяне, мы можем построить слово творяне — творцы жизни. Или, если мы знаем слово землероб, мы можем создать слово времяроб, времяпахарь, т. е. назвать прямым словом людей, так же возделывающих свое время, как земледелец свою почву. Возьмем такие слова: миропахарь или нраво, или нравда…Вы замечаете, как здесь, заменой п буквой н, мы перешли из области глагола править в область владений нравиться.

Также возможны слова нравитель, нравительство — здесь (тоже) мы п заменили буквой н. Слову боец мы можем построить поец, ноец, моец. Именам рек Днепр и Днестр — поток с порогами и быстрый поток — можем построить Мнепр и Мнестр (Петников), быстро струящийся дух личного сознания и струящийся через преграды «пр»; красивое слово Гнестр — быстрая гибель; или волестр: народный волестр — или огнепр и огнестр, Снепр и Снестр — от сна, сниться. — Мне снился снестр… — Есть слово я, и есть слово во мне, меня. Здесь можем возродить Мои — разум, от которого исходит слово. Слову вервие мыслимо мервие и мервый — умирающий; немервый — бессмертный. Слово князь дает право на жизнь мнязь — мыслитель и лнязь, и днязь. Звук, похожий на звук. Звач тот, кто зовет. Правительство, которое хотело бы опереться только на то, что оно нравится, могло бы себя назвать нравительством. Нравда и правда. Слову ветер отвечает петер от глагола петь: Это ветра ласковый петер… — Слову земец соответствует темец. И обратно: земена, земьянин, земеса; слово бритва дает право построить мритва, орудие смерти. Мы говорим: он хитер. Но мы можем говорить: он битер. Опираясь на слово бивень, можем сказать хивень. Хивень полей, колос… Возьмем слово лебедь. Это звукопись. Длинная шея лебедя напоминает путь падающей воды; широкие крылья — воду, разливающуюся по озеру. Глагол лить дает лебу — проливаемую воду, а конец слова ядь напоминает черный и чернядь (название одного вида уток). Стало быть, мы можем построить — небеди, небяжеский: В этот вечер за лесом летела чета небедей. Вы помните, какую иногда свободу от данного мира дает опечатка. Такая опечатка, рожденная несознанной волей наборщика, вдруг дает смысл целой вещи и есть один из видов соборного творчества и поэтому может быть приветствуема как желанная помощь художнику. Слово цветы позволяет построить мветы, сильное неожиданностью. Моложава, моложавый дает слово хорошава, «хорошава весны», эта осень опять холожава. Праздник, морозда, мраздник. Если есть звезды, могут быть мнезды. И мнезды меня озаряют. Чудо и чудеса дает слова худеса, времеса, судеса, инеса. Но врачессо замирной воли… и инеса седых времен, и тихеса — в них тонет поле, — и собеса моих имен. Так инесо вторгалось в трудеса. Полон строит молон. Подобно слову лихачи, воины могут иметь имя мечачи. Трудавец, труздь, трусть.

Словотворчество враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и лесов до сих пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем. Новое слово не только должно быть названо, но и быть направленным к называемой вещи. Словотворчество не нарушает законов языка. Другой путь словотворчества — внутреннее склонение слов. Если современный человек населяет обедневшие воды рек тучами рыб, то языководство дает право населить новой жизнью, вымершими или несуществующими словами, оскудевшие волны языка. Верим, они снова заиграют жизнью, как в первые дни творения.