ЛиПа - [23]

Дети (скажем, на исходе года) —

Жён не пустят на родной порог

Рыбаки, вернувшись из похода.

Снова от родимых берегов

Свежий ветер траулер уносит.

В Африке у наших рыбаков

Дети появляются под осень.

Писал я много на веку,

Но всё, народ, сожги,

Коль хоть одну мою строку

Вдруг запоют враги!

(Игорь Кобзев. Красное с золотым)

НА РАСТОПКУ

От всех пародий отрекусь,

Когда среди забот

Хотя б одну его строку

Вдруг запоёт народ.

Кудрявый Пушкин, выглянув в окно,

Сквозь иней любовался этой елью

И — сам подобен чудному мгновенью —

Читал стихи жене и пил вино.

(Геннадий Колесников. Фламинго)

СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ

Я Пушкина себе вообразил

В невероятно чудное мгновенье.

Оно так просится в стихотворенье,

Что удержаться просто нету сил:

Сусальный иней падает легко,

На кудри с елей оседая плавно.

Читает он Наталье Николавне

Стихи про Анну Керн и пьёт «Клико»...

Когда мосты сжигаешь за собой,

Сперва валежник отыщи сухой

И по настилу уложи плотней.

Затем бензином не скупясь полей.

(Диомид Костюрин. Мужчины не плачут)

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ

Когда быка берёте за рога,

При этом не валяйте дурака:

С подветренной крадитесь стороны

И берегите новые штаны.

Коль надо вставить палку в колесо,

Полезно взять оглоблю иль весло

И ждать, в кювете затаившись, — вдруг

Появится начальник или друг.

Когда из мухи делаешь слона,

Травою муху накорми сполна,

Немного удлини ей хоботок

И крылья оборви — и будет прок.

Когда пришить кобыле надо хвост,

Сначала подберите нужный ГОСТ,

А соберётесь лавры пожинать —

Побольше тару не забудьте взять.

И что б вы ни хотели совершить —

В галошу сесть ли, небо ли коптить —

Все мелочи продумайте всегда.

И чушь нести — полезно знать, куда!

Без меня отцвели возле дома тюльпаны,

Без меня отсвистал и умолк соловей.

(Иван Лысцов. Принесение даров)

СВЕЖИЙ ОСЕННИЙ МОТИВ

Без меня наступило затишье в природе

И на дачном участке случилась беда:

Отцвели хризантемы в моём огороде,

От ромашек и лютиков нет и следа.

Утомлённое солнце мне сердце не греет,

И гостей не везёт городской экипаж.

Свист осенний мне словно верёвка на шее...

Ночью мыши проникли на первый этаж.

Все терзанья души я излил на бумагу,

И, услышав меня из-за голых ветвей,

Не успев отсвистать и не сделав ни шагу,

От инфаркта навеки умолк соловей.

Я в детстве обожал учителей!

Их обувь к полу прибивал гвоздями,

копал для них в снегу ловушки-ямы

и, в общем, жил намного веселей.

(Леонид Манзуркин. Чужая боль)

ВЗРОСЛЫЕ ПРОКАЗЫ

...Включась в общественно-полезный труд,

приколы детства вспоминаю часто.

Гляжу я с вожделеньем на начальство,

хоть с ним такие шутки не пройдут.

А кой над кем неплохо б подшутить,

чтобы прошли суровой жизни школу.

Желанье есть порой гвоздями к полу

не обувь — их самих приколотить.

Готов копать я до скончанья дней

в бетоне и в снегу ловушки-ямы,

где сгинут все они, их помы, замы...

Жить станет лучше, станет веселей!..

Мы снова проплываем Дарданеллы,

Я начинаю свой четвёртый том.

(Лев Ошанин. «Пока я дышать умею...»)

ХОЖЕНИЕ ЗА ЧЕТЫРЕ ТОМА

Да, всё имеет сроки, даже визы.

Корабль ложится на обратный курс,

И я из всех участников круиза

Везу, конечно, самый ценный груз.

Свой первый том я дописал в Афинах.

Закончил близ Неаполя второй.

Пора и ускоряться... Близок финиш.

Не с чистой же бумагой плыть домой!

Но, слава Богу, за два дня на Крите

И третий том я одолел вчерне.

Теперь, пожалуй, самый строгий критик

Не сможет приписать безделья мне.

Заморские пейзажи надоели.

Турецкий берег тает за окном.

Мы снова проплываем Дарданеллы.

Я начинаю свой четвёртый том.

В цейтноте! Но — лиха беда начало.

Мне не впервой работать до зари.

Пока идём к одесскому причалу,

Я допишу его. Держу пари!

Я пережил желанье славы.

Не знаю, с чем

и как едят её — как джем,

что нам привозят югославы?

Или как соль?..

(Михаил Поздняев. Белый тополь)

КТО КОГО ПЕРЕЖИВЁТ? (сонет)

О слава! Неизменная приправа

изысканных, неповторимых блюд,

где в качестве основы — тяжкий труд,

а сверху возлежит она, отрава.

Любые формы принимает слава:

то фунт изюму, то вдруг — соли пуд,

то табаку понюх... Из этих пут

не просто мне освободиться, право.

Но, свято веруя в своё призванье,

я пережить сумел её желанье

и показал дорогу от ворот.

Сижу молчком, не требую признанья.

Страшнее ей не будет наказанья.

Она такого не переживёт.

Он ростом был два метра с лишком,

рычал и скалился, как дог...

Я поднял руку для замаха,

чтоб посчитаться с наглецом,

и увидал, как холод страха

перекосил его лицо.

(Михаил Ронкин. Костры на снегу)

ПОЕДИНОК

Я только с виду очень робкий,

но коль серьёзный оборот —

любой ответит вам, что Ронкин

себя в обиду не даёт.

Однажды встретил хулигана,

не хлюпика, а — будь здоров!

Он был чуть ниже автокрана

и издавал протяжный рёв.

Я сделал шаг вперёд — и вижу:

он изменился, ну и ну!

Как будто стал немного ниже,

зато раздался в ширину.

Ну, думаю, не сесть бы в лужу...

Ударю! Пан или пропал!

И чувствую: смертельный ужас

все члены у него сковал.

А я напряг мускулатуру —

и врезал... Слышу звон стекла

и крики: «Это ж Парк культуры!

Чего вы бьёте зеркала?!»

ДЛЯ ЧЕГО ОГОНЬ? (коллаж)

Я давно не видал огня,

Так давно, обидно даже.

(с. 86)

Жду от вас ответа,

Жду пооткровеннее:

Для чего огонь вам

Если нет горения?!

(с. 105. Аркадий Рывлин. Вечерняя почта)

В русском сердце

Кровь далёких предков