Линия перемены дат - [20]

— Ладно, — отмахнулся Сергунько, — разговор о деле потом. Пришел за помощью и советом. Заходил к твоей старухе. Ничего ей у дочки. Большой парень внук. Охотником скоро будет. Поцеловал меня за тебя. Помнит. Вот старуха прислала. Велела передать: плохая, уйдет к богу без тебя, хочет тебя видеть.

Улыбка сбежала с лица старика. Он начал отрывисто задавать вопросы. Сергунько слушал его, неторопливо вставляя иногда какую-нибудь фразу. Наконец махнул рукой.

— Ладно, однако, Захар. Баба преувеличивает. Вид у нее хороший. Об остальном — потом. А ты плохой хозяин стал. Гость устал. Не рад мне? Где Василь и Ленька?

— Как можешь говорить так? Ты не гость, ты дорогой брат, — повторил старый охотник это слово, казавшееся странным, потому что старики были людьми разных национальностей и одних лет. — Ребята ушли туда, — махнул Захар на юг. — За козлами. Теперь неделю не жди.

Он засуетился, бесцеремонно сдвинул на угол стола принесенные Сергунько дары, достал и приготовил еду, с торжеством поставил на стол бутыль с зеленоватой жидкостью.

Сергунько отрицательно мотнул головой:

— От этого уволь. Я и так едва не окочурился от твоей настойки в 1918 году, когда вернулся домой. Больше не хочу. Хватит. Хочешь обижайся, хочешь нет, а пить настойку не буду. — Он налил в кружку спирта, разбавил водой. — Это подойдет. Ради встречи.

Закусывали молча, не спеша, как люди, привыкшие к одиночеству и молчанию. Поев, Захар вышел и вскоре вернулся с охапкой пахучих лап кедровника. Сергунько приладил в головах постели изрядно отощавший мешок, и через минуту его богатырский храп сотрясал ветхие стены старой юрты.

Донельзя истомленный гость проснулся, когда из-за туманного океанского горизонта поднималось оранжево-желтое солнце. Вышел, зевнул, по привычке перекрестил рот, спохватился, сплюнул. Сильно, с хрустом, разогнул тяжелые узловатые руки. Обвел глазами округу, остановился взглядом на иззубренных, еще кое-где покрытых снегом вершинах Восточного хребта.

— Слушай, Захар. Туда есть прямая дорога, без обхода?

Старый охотник поглядел в направлении руки Сергунько, перевел взгляд на береговую черту. На миг его лицо отразило неподдельную тревогу. Потом старик задумался и снизу вверх посмотрел подозрительно на своего друга-великана.

— Есть… К Чертовой юрте… — нехотя сказал он. — Только зачем она тебе? Это… гиблое место.

— Точно? Ты знаешь эту дорогу? — обрадованно спросил Сергунько, не обратив внимания на последние слова Захара. Тот испуганно взглянул на Никифора.

— Раньше знал. Был там, на год раньше того, как ты убил из-за меня ножом старого Лямина и тебя арестовали. В тот год по совету стариков я принял твою кровь и стал, по нашему обычаю, твоим братом.

— Ты обещал никогда не вспоминать об этом, — досадливо остановил его Сергунько. — Скажи, Захар, ты сможешь найти сейчас эту дорогу? Очень нужно. Не мне, советской власти нужно.

Старик с сомнением покачал головой.

— Не знаю. Давно было. — Он подсчитал. — Сорок зим назад. Очень давно. Трудная эта дорога. Ноги другие, сердце другое.

— А ты ходил в ту сторону?

— Да.

— Встречал кого-нибудь?

Старый охотник вместо ответа нырнул в темную щель юрты и, порывшись некоторое время под нарами, извлек шкурку крупной лисы-огневки.

— Вот! — с торжеством сказал он.

Сергунько взял шкурку из рук друга и презрительно посмотрел на него.

— Стар ты стал, Захар. Зачем бьешь зверя не в сезон? У нее котята были. И стрелял ты в круп. Только шкурку испортил. Зря пропал зверь.

Темное лицо Захара побурело от этого упрека. Он выругался, схватил ружье и, подняв голову, поискал цель глазами. Белесо-голубое небо было пустынным. Сергунько улыбнулся горячности товарища и обнял его за плечи.

— Не надо, верю.

— Надо слушать человека. Зверь умирал, когда я его нашел. С котятами. Котята совсем маленькие. Рана — здесь, — показал Захар себе на бедро, — добил. Зачем зря мучить? Вижу — пуля вошла, а выхода нет. Рана — слепая. Интересно: кто стрелял? Смотри, — он достал тряпку и развернул ее. На ладони охотника лежала тупорылая короткая толстая пуля.

Сергунько схватил пулю и начал ее внимательно осматривать. Покачал головой.

— Не наша. Царапины на ней. Сильное оружие. Почему же рана слепая? — задумчиво произнес он. — Охотник так бы не стал стрелять… Может быть, рикошет или прилетела издалека? А может быть, ослабела от прохождения через какое-то препятствие… Скажи, Захар, как пуля лежала в ране?

— Носом от входа, — объяснил Захар.

— Пока не посмотрим место, ничего не поймем. Идем! — решительно схватил Сергунько товарища за плечо.

— Куда?

— Туда, где была лиса. Там ты больше ничего не находил?

Старый охотник покачал головой и, ничуть не удивившись, отправился собираться.

* * *

Старики шли на север, обходя глубокие, еще забитые на дне плотно слежавшимся снегом провалы между скалами, пробирались сквозь казавшиеся непроходимыми заросли кедрового стланика, с трудом перебирались через бурные, сейчас, в пору летнего таяния горных снегов, потоки. Отдыхали и опять упорно шли вперед. Наконец Сергунько остановился, отер потный лоб и пробормотал:

— Прав ты, Захар, ноги не те, сердце не то. А идти надо.