Линия Маннергейма - [37]

Самый дельный совет дала Лере бабушка:

– Не знаю даже, говорить тебе или не стоит. Так к выбору профессии подходить нельзя, это дело серьезное и ответственное. Но твой дед, знаешь, что делал, когда не мог принять решение?

Лера мгновенно заинтересовалась. Это был тот самый совет, которого она так отчаянно ждала и уже не надеялась услышать.

– Бабуль, не тяни, скажи!

– Дед, как всегда, говорил скорее всего в шутку. Остынь немного.

– Нет уж, скажи сейчас. Или я тут с ума сойду от ожидания.

– Вылечим, не волнуйся, – отрезала Вероника Петровна, но, взглянув на застывшую столбом внучку, смягчилась. – До чего ты похожа на деда, девочка. Он точно так же в нетерпении застывал как изваяние. А говорил он вот что: если не знаешь, как поступить, закрой глаза, расслабься, досчитай мысленно до двадцати и сделай, что придет в голову.

– И это все? – разочарованно протянула Лера.

– По крайней мере все, что мне известно. Может, есть еще какие-то тонкости, но я с ними незнакома.

По мере того как приближалась пора вступительных экзаменов, Лера все чаще возвращалась к этому непонятному совету. «Ну, поступлю я в первый попавшийся институт, – мучилась она, – а дальше? Вдруг он окажется не тот? Лучше пойти на психологический. Как-никак интересно. Но ведь если я все время сомневаюсь, это тоже что-то не то». Пролистав в очередной раз справочник вузов, она так ничего и не выбрала. «Как жаль, что у меня нет ярко выраженных способностей, – с тоской думала она, – ведь если ты хорошо рисуешь или музыкально одарен, или еще что-нибудь, насколько легче жить. А так – куда податься несчастному гуманитарию без особых пристрастий?» И она захлопнула справочник.

Тут ей припомнился совет, и она решилась. Просто так, без особых надежд. Закрыла глаза и медленно досчитала до двадцати. После этого ей в голову пришло, что надо просто раскрыть справочник наугад и ткнуть пальцем в любую строчку, как это делается в шуточном гадании. Хотя, подумалось тут же, лучше не совсем вслепую. Лера нашла нужную страницу: если уж гадать, то в рамках самого главного в городе вуза.

Место, куда попал ее палец, оказалось филологическим факультетом университета.

– Ну вот, дед, ты и решил мою судьбу, – засмеялась она.

Когда Лера объявила на следующее утро, что будет поступать на филфак, у родителей снова начались разногласия.

– И чем ты будешь потом заниматься? – поинтересовалась мама.

– Не знаю, как-то не думала об этом.

– А о чем ты думала? В учителя пойдешь?

– Буду изучать литературу.

– Что? – удивилась мать. – Изучать литературу? Это что, профессия такая? В нашем роду еще никто бесполезными занятиями не добывал себе хлеб насущный.

– Почему бесполезными? – вмешался в разговор отец. – Литература – необходимая вещь.

– Литература – не спорю. Но изучение ее – это не профессия, а профанация. Книги надо либо читать, либо писать. Все остальное – сплошное словоблудие.

– Ты не права, – возразил отец, – филфак дает хорошее образование. Можно и языки изучить.

– Знание языка – тоже не профессия. Это может быть чем-то дополнительным, но никак не основным делом.

– А как же переводчики? – встряла в разговор Лера.

– Ты хочешь быть переводчиком? – спросила мать.

– Возможно.

– Серьезно все обдумала?

– Да, – ответила Лера и не решилась поставить их в известность о способе принятия решения.

С этим она и отправилась в Питер.

Бабушкина квартира, в которой Лера провела первые годы жизни, напоминала ей о чем-то, связанном с понятием «дом». Она любила ее гораздо больше родительского жилья. Как, в самом деле, можно всерьез относиться к месту, куда родители приходят лишь переночевать, да и то не всегда? Мать пропадала в больнице, отец – на раскопках, и Лера большую часть времени находилась одна. Но почему-то никогда не чувствовала себя обделенной или обездоленной. Ей не было одиноко, да и к комфорту и уюту она была на редкость равнодушна. С ранних лет она умела себя накормить, одеть и развлечь. Поэтому ей не приходилось завидовать одноклассникам, окруженным настойчивой родительской опекой. Напротив, они всегда восхищались свободой, к которой Лера привыкла с малолетства.

Но бабушкин дом – нечто особенное. Пока Лера была мала, жизнь в этом доме казалась ей единственно возможной. Ну, разве что еще в Ярви – владениях деда. Затем, переехав к родителям на юг, она, подрастая, уже могла сравнивать. Приезжая к бабушке на лето, она будто попадала в далекую страну, где жизнь текла по иным законам, не так, как у родителей.

Жизнь бабушки была упорядочена до предела. Все вещи лежали на своих местах, а не кучковались по неведомому принципу, как в родительской квартире. Распорядок дня соблюдался неукоснительно: подъем, зарядка, завтрак и так далее по ранее намеченной программе. Иногда позволялось отступать от правил, но за это полагалось отработать. Не хочешь делать зарядку – езжай в субботу полоть грядки, сегодня спишь подольше – завтра ложишься на час раньше. Правила и варианты отступлений были заготовлены на все случаи жизни. По крайней мере, Лера была уверена в этом.

Система появилась в результате многолетней борьбы немецкого воспитания Вероники с безалаберностью мужа. Он плевать хотел на всякие правила, но жену любил и, зная, что ей больно смотреть на то, как он походя разрушает организованное ею пространство, старался держаться в рамках. Единственной комнатой, где ему дозволялось все, был кабинет. Хотя кабинетом она называлась скорее по правилам, а на самом деле это было отвоеванное у этих самых правил пространство. Завоевание проходило хитро, многоступенчато и бескровно, как раз в духе деда. Вероника Петровна так и не поняла, как это произошло. Она была уверена, что это очередной трюк мужа. И была, в общем-то, недалека от истины.