Линия Крови - [20]

- Никакой он не мой! – резко выпалила Жанна.

Потом посмотрела на бабушку глаза в глаза и спросила:

- Что знает?

- Знает. Что нельзя ночью на улицу выходить…

* * *

Солнце, завершив по своду небес неизменный, определенный на века путь, скрылось за лесом. Отгорел закат. Сумерки, сгущавшиеся медленно, по северному неспешно, наконец превратились в полноценную тьму. Дмитриевское уснуло.

Неожиданно в центре села послышался собачий лай. Странный лай, необычный. Необычность его заключалась в том, что цепной пес Сережки Яковлева – известный пустобрех - не столько тявкал, сколько утробно рычал, и при этом неестественно всхлипывал. Складывалось впечатление, что он одновременно рычит и воет…

Столь противоестественную реакцию собаки вызвала появившаяся на дороге высокая фигура в черном плаще. Закутанный в плащ незнакомец немного постоял, осматриваясь, и направился в сторону церкви.

Удивительно, но ни одна другая собака деревни Сережкиного пса не поддержала.

Человек, не спеша и совершенно бесшумно, прошел через село. Постоял несколько минут на том месте, где накануне останавливалась доставившая жертву машина. Потом стал медленно подниматься на церковный холм. Он шел аллеей мертвых тополей, постепенно все сильнее замедляя шаг. Человек вспоминал…

Ранняя весна тысяча восемьсот семьдесят восьмого года.

Тридцатипятилетний полковник от инфантерии граф Андрей Александрович Вуронов возвращался на родину из победоносного похода Русской армии на Стамбул. Возвращался полковник особым, отличным от пути своего полка маршрутом. Сопровождал графа лишь денщик и путь их пролегал через Южную Буковину. По той местности, что проходили они за полгода до этого, наступая на турецкие армии. Печальная миссия привела в эти края молодого полковника – он ехал выразить соболезнования семье погибшего товарища, Георга Бранковяну. Целью его путешествия было село Мамалыга.

В тот памятный, изменивший всю дальнейшую жизнь русского храбреца день, они долго, от середины дня и до вечера ехали вдоль Прута. По левую руку от всадников возвышались степенные, преисполненные вековой мудрости вершины Карпат, справа нес свои воды к Дунаю Прут. Под копытами коней извивалась бесконечной змеей узкая, укатанная телегами колея.

Солнце склонилось к горизонту. За очередным поворотом путникам открылся вид на большое селение.

- Смотрите, ваше благородие, хутор вроде какой-то, - обратил внимание офицера денщик.

- Вижу, - отозвался граф. – Надеюсь, это и есть та самая Мамалыга… Что ж. Так или иначе, ночевать в любом случае будем здесь.

Дорога постепенно превратилась в центральную улицу села. Всадники подивились ее режущей глаза безлюдности. Наконец Фрол – денщик – увидел, как от колодца отделилась с ведрами воды девушка.

- О! – воскликнул Фрол. – Щас мы с ней и поговорим.

И ударил коня в бока каблуками.

- Эй, фрумушико![2] – крикнул он издали, - постой!

Девушка опустила ведра на землю. Когда Фрол подъехал, улыбнулась.

- Скажи, фрумушико, это село – Мамалыга? – молодцевато распрямив плечи, спросил Фрол. И повторил медленнее: - Ма-ма-лы-га.

Девица-красавица кивнула. Залопотала что-то по-своему, но то, что это действительно Мамалыга, Фрол понял. Понял это и подоспевший граф. Андрей вступил в разговор:

- Бунэ диминяца[3] . Скажи, фрумушико, где э-э… дом господина Бранковяну. Каса[4] Бран-ко-вя-ну – инцелеги?[5]

Робкая улыбка, игравшая на губах девушки, исчезла. Она испугано мотнула головой, подхватила ведра и припустила вдоль улицы едва не бегом.

- Куда ты, милая?! – крикнул ей в спину денщик. - Испугалась, что ли?

Он спрыгнул с коня и направился за девкой следом.

- Ты чего испугалась-то, шалая? Давай помогу…

- Фрол, стой! – приказал граф.

Он увидел, как на крыльце большого дома впереди показался седой, но крепкий еще румын. Старик пристально, настороженно смотрел на пришельцев.

Фрумушико с ведрами взбежала по ступеням, юркнула за его спиной в открытую дверь. Старик остался. Граф Андрей шагом подъехал к крыльцу; мешая румынские и русские слова, сказал:

- Пардон скузитама[6] , бунэ диминяца[7]. Прошу извинить нас, мы кажется напугали вашу, э-э… эту девушку… Зиче[8] , уважаемый, где дом господина Бранковяну? Каса Бранковяну. Это село ведь Мамалыга, не так ли? Бран-ко-вя-ну, - по слогам повторил Андрей.

Старик нахмурился еще больше. Потом развернулся и недовольно прокричал в дверь хаты что-то по-румынски. Через минуту на крыльце появился еще один крепыш – лет сорока. Он несмело кивнул, здороваясь, и выжидательно уставился на Андрея. Андрей повторил свой вопрос. Румын мотнул головой и проговорил:

- Лучше… э-э… лучше господин ночевать где-нибудь другое место. Да, другое место, - он подтвердил правильность слов кивком. - А завтра… э-э… утро… утро можно Бранковяну навестить, - румын снова кивнул и добавил: - Будет.

- Ты хорошо говоришь на русском, - похвалил граф. – Только что-то я не пойму: господин Думитру Бранковяну живет в этом селе?

- Да, господин.

- Так почему же я должен ждать до завтрашнего утра?

Румын что-то сказал старику. Старик хмуро ответил и отвернулся. Молодой посмотрел на Андрея и проговорил:

- Воля ваша, господин. Только… я не… э-э… советовать… не советовать торопиться в дом Бранковяну на закат.