Линия Горизонта - [56]

– Где Михаил? – спросила Софи.

– Прячется где-то, – пожал плечами бородатый гигант.

– Джамал!

– Дельвин видел его последний раз там. – Художник махнул рукой в сторону южного проспекта, над которым возвышалась городская стена. – Ищите, только вернитесь обратно – тут нужны все свободные руки. Пока не придет поезд за тобой, Риккардо, нужно помочь лагерю.

– Видишь, Джамал все же поинтересовался заранее, где сейчас Михаил, – знал, зачем я пойду сюда, – прошептала Софи, едва художник отошел в сторону. – Надеюсь, ему стыдно, что он тогда наговорил Михаилу гадостей. Пойдем разыщем его.

Софи оглянулась на три северных проспекта, уходившие вглубь Города, за которые в тот момент шли бои. Мятежники медленно наступали, занимали один дом за другим. На одном из проспектов удалось даже захватить полицейские баррикады и оттеснить городскую стражу еще дальше на север.

– Пойдем. – Риккардо потянул ее за рукав в противоположную сторону, через всю площадь на южный проспект, стараясь отвлечь от вида падавших на землю людей.

Михаила они нашли в пятом по счету доме – на почтовом пункте. Сюда с посыльными стекалась информация изо всех лагерей, что-то присылали разведчики, что-то – сочувствующие горожане, которые не успели или не захотели убежать на юг. Люди вокруг суетились, передавали друг другу бумаги. На стене напротив входа висели шесть длинных списков, куда заносили хронологию восстания по тем данным, что приходили последнюю неделю, – по одному списку на каждый лагерь.

Над одним из таких списков как раз и корпел Михаил – аккуратно переносил три строчки текста с измятого листа бумаги, который он держал в одной руке, в список.

– Миша. – Софи аккуратно коснулась его плеча.

Мужчина вздрогнул, выронив лист, и обернулся.

– Софи, – выдохнул он. – Что ты здесь делаешь?

– К тебе пришла. – Девушка улыбнулась.

Порой, в те редкие моменты, когда Софи удавалось посмотреть беспристрастно на Михаила, она сама удивлялась тому, как она смогла в него влюбиться.

Высокий, тощий до болезненности, сутулый, Михаил вечно ходил в поношенной, но чистой одежде; ни разу еще, как Софи ни старалась, не удалось пригладить его взъерошенные светлые волосы. Девушка и сама не знала, что нашла в нем – в этом вечно грустном человеке с тяжелым, сложным характером.

– Зачем? Я уеду отсюда скоро, – пробормотал он и, заметив рядом Риккардо, недовольно отвернулся к спискам.

Софи, строго посмотрев на брата, округлила глаза и взглядом попросила его отойти. Риккардо кивнул и вышел из дома.

– Миша, послушай… я поеду с тобой. Куда бы тебя ни отправили.

– Тут недалеко, – не оборачиваясь, ответил он. – К воротам. Охранять их.

– К воротам? Зачем?

– Не знаю. По крайней мере, у меня будет еда.

– А чайная…

Михаил отложил карандаш и лист бумаги на небольшой столик и, взяв Софи за руку, повел вглубь дома – в одну из старых облезлых комнат. Окна в этой комнате выходили на унылый задний двор.

Из этого и всех окрестных домов люди сбежали много лет назад, когда на квартал был наложен карантин. С тех пор никто не интересовался этими зданиями, все старались пробежать как можно быстрее мимо них. Даже поезда долгое время не останавливались на близлежащей станции.

В комнате у окна стоял стул – единственная мебель. Михаил усадил на него Софи, а сам сел рядом на пол.

– Уезжай на юг, – сказал он задумчиво и провел пальцем по линиям татуировки у нее на руке, до которых смог достать. – Тут будет опасно.

– Без тебя не поеду, – упрямо ответила Софи. – Я привезу тебе кисти, краски, бумагу – будем рисовать вместе. Здесь, у ворот, среди солнечных станций – где захочешь.

– Не стоит. Джамал был прав – у меня никакого таланта. Я не умею рисовать, с чайной у меня тоже не сложилось, с восстанием – тем более.

– Тебя же взяли обратно!

– Из жалости, Софи, из жалости. – Михаил положил голову ей на колени. – Я все вижу и все прекрасно понимаю. Когда мне говорят, что городской Совет – плохо, я заранее знаю, что меня хотят в этом убедить для выгоды говорящего. Его не интересует правда, его интересует власть.

– Ты об Артуре сейчас?

– Пусть даже и о нем. – Художник пожал плечами. – Я устал, Софи. Устал и хочу, чтобы все это побыстрее закончилось.

– Ты часто повторяешь это, я вижу твои сомнения и равнодушие. Как и ты, я многое понимаю. И последние месяцы… я знаю, что ты избегаешь меня.

– Софи, вся моя жизнь – это Город. Никто его не знает, как я. Я пролезал в самые узкие щели, рисовал людей, рисовал дома, камни, улицы, проспекты, электрички, подвалы – все подряд. Ты, впрочем, видела. Я знаю, что все мои картины кажутся людям странными из-за того, что я делаю с цветом, как я ломаю линии. Но я так вижу этот Город. Он все, что у меня есть, и я люблю его. Он дарит… дарил мне смысл жизни долгие годы – я хотел рисовать его всю жизнь. Но всегда все портили люди.

– Так ты хочешь, чтобы закончились люди? – Софи изумленно посмотрела на макушку Михаила.

– Не уходи, – внезапно сказал он вместо ответа и отпрянул в сторону.

В глазах его зажегся лихорадочный огонек; Михаил запустил руку в волосы, взъерошил их пуще прежнего, затем подошел к окну и оперся о подоконник.