Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия - [12]

Прощайте. Густав (отщепенец)[30].

Обучение в элитных военных школах обходилось недешево. Но дядю Альберта это не испугало – он понимал, что вкладывает средства в будущее племянника. Положение бедного родственника и вечное безденежье все же заметно омрачало первые годы жизни Густава в России.

Г. Маннергейм – А. Юлину

Кавалерийское училище, 15 сентября 1887 г.

Дорогой Дядя!

Меня только что приняли в кавалерийское училище и я еще так зелен, что не осмеливаюсь попросить чернила у своих товарищей. Но поскольку у меня сейчас есть немножко свободного времени, не хочу упустить возможности рассказать тебе, как у меня дела и одновременно поблагодарить за то, что Дядя любезно обещали дать мне годовое содержание. По поводу денег еще не знаю ничего, кроме того, что через несколько дней получу от генерала Бильдерлинга письменное извещение, в соответствии с которым мне в этом году нужно уплатить 400 рублей за обучение и 150 за снаряжение. В будущем году нужно будет платить только за обучение. Выплатить нужно сразу же, и это можно сделать в Финляндии. Сообщу об этом позднее. Вдобавок мне нужна в самом начале солидная сумма на первое обмундирование: мундир, сапоги и проч. Эти расходы уменьшатся в течение года, но во время летних лагерей снова возрастут. Смету на лето я вышлю Дяде сразу же, как у меня будет так много свободного времени, чтобы успеть разобрать бумаги и переписать их набело. Могу все-таки сразу сообщить, что барон Бергенгейм летом уплатил за меня 350 рублей и я занял у господина Бруна 50 руб. Мое лето обошлось так дорого в основном потому, что лагерь в этом году был много дороже, чем в прошлом, кроме того, я участвовал в нескольких маневрах (так что нужно было платить за лошадь). Вдобавок я брал во время лагеря уроки русского языка и верховой езды.

Здесь ужасно тиранят нас, младших. Ничего другого пока об училище сказать не могу. Было бы превосходно, если б я мог получить приглашение к какому-нибудь высокому сановнику. Думаю об этом не только ради каникул, а потому, что чем больше знакомств со значительными персонами, тем больше ценит начальство. Поезжай в Харьков! Заезжай повидаться со мной! Больше не успеваю, гремит барабан.

Мои сердечные приветы. Твой преданный племянник Густав[31].

Смолоду оценив значимость личных связей, Маннергейм научился в Петербурге и этому искусству и затем в течение всей жизни умел завязывать полезные и важные знакомства. Позднее круг его знакомых был чрезвычайно обширен и разнообразен – в него входили голландский принц Хенрик и видный нацист Геринг, русские офицеры-эмигранты и европейские аристократы.

После финляндского кадетского корпуса оказалось нелегко привыкать к порядкам в Николаевском кавалерийском училище, где процветали издавна укоренившиеся традиции. Главным и неизбежным злом было «цуканье» – издевательство юнкеров старшего курса над младшими. Учащиеся младшего курса именовались «зверями», старших же нужно было величать «господин корнет», хотя корнет – первое офицерское звание, которое присваивалось только после окончания училища, при зачислении в полк. «Звери» не имели права ходить по тем же лестницам, что и старшие юнкера, должны были выполнять бессмысленные и часто жестокие задания старших и т. д. Но в Школе, как юнкера называли свое училище, были и забавные обычаи. Бывший воспитанник Николаевского училища, финляндец Эдуард фон Менд (он поступил туда на семь лет позже Маннергейма), вспоминал незадолго до Второй мировой войны: «Не ласково встретила нас Школа. Везде, в прихожей, на лестницах, во взводах, юнкера старшего курса как-то странно поглядывали на нас, а некоторые из них встретили нас со свирепым видом, критически нас разглядывая. Все время раздавались выкрики: „Смирно, сугубые звери!“, „Круугом, трепещи молодежь!“, „Ну-ка, сугубец, явитесь корнету“ и тому подобные, не особенно подбадривающие возгласы. …В Николаевском кавалерийском училище строго придерживались старых обычаев, и его традиции передавались от выпуска к выпуску.

Центром всех традиций Школы являлся знаменитый юнкер, поэт Лермонтов, написавший, между прочим, столь известную „Звериаду“, этот воистину юнкерский гимн. Поколение за поколением юнкеров старшего курса пело эту „Звериаду“ в стенах училища, при исполнении которой юнкера младшего курса должны были стоять „смирно“ и с „сердечным трепетом“ прислушиваться к мотиву и словам песни. Эта бессмертная „Звериада“, сближая между собой юнкеров, продолжала сближать всех даже и после окончания училища.

…Одной из важнейших традиций, строго исполнявшихся с основания Школы, были „похороны“ инспектора классов, что происходило два раза в год, в декабре и весною по окончании экзаменов. В этих похоронах принимал участие весь старший курс. Готовились к похоронам тщательно и долго. Собирали старые формы различных кавалерийских полков, гражданские мундиры, фраки, бухарские халаты, черкески и даже монашеские рясы. Появлялись парикмахеры с париками и бородами. В 4-м взводе, в котором обыкновенно были юнкера маленького роста, накапливались костюмы балетных танцовщиц, монашенок и просто дамские траурные платья. В самый день похорон в эскадроне происходила необычайная суета., а в 9 час. вечера начинались сами похороны. Всегда хоронили инспектора классов, как представителя науки, старого генерала Цыргу. …В обряде похорон младший класс принимал лишь пассивное участие, стоя шпалерами по пути следования кортежа, причем форма одежды была довольно оригинальной: ночная рубашка, поверх ее кушак, за спиной винтовка и в руке зажженная свеча. …После всех церемоний младший курс, полный впечатлений, ложился спать, а старший собирался в „корнетских углах“ на поминки, продолжавшиеся до ранних часов.