Линейный крейсер «Михаил Фрунзе» - [2]

– Ситуация некритическая, – говорит Ренгартен тусклым канцелярским голосом. – Моя боевая часть функциональна в полном объеме. Могу восстановить желательную степень резервирования мощностей в течение нескольких часов нормальной погоды.

– Но ведь поломки есть, товарищ капитан третьего ранга? -прищур Косыгина становится еще более лукавым. Почти ленинским!

В ответ – одно слово, уставное.

– Виноват.

Отношения между старпомом и начсвязи немного натянуты. Косыгин – сущий живчик, по крейсеру ходят слухи, что кап-два ухитряется находиться в нескольких местах разом, а если спит, – просыпается сразу там, где чует непорядок или где нужен согласно Уставу, вахтами же в ходовой рубке – наслаждается!

Про вахты – правда. Там – послушная живая громадина корабля под ногами, небо, и море, и ветер в лицо – тот, что рождается от быстрого хода. Там Михаилу Косыгину хорошо. Увы, чаще всего ему приходится сидеть внизу, в боевом информационном посту, коротко – в БИПе.

Вместо вольного ветра – гул вентиляторов, вместо соленого дыхания моря – неистребимый запах канифоли: если связисты Ренгартена ничего не паяют, значит, только закончили, скоро начнут опять… Здесь главный инструмент не машинный телеграф или штурвал, а набор телефонных трубок, остро заточенный карандаш и стопка нумерованных бланков для внутренних сообщений. Пока все тихо -контора, и только!

А кто его, второго после Бога, туда загнал?

Рыбоглазое чудовище с остзейской фамилией.

Боевой информационный пост – идея начсвязи. Нет такого ни на американских линкорах, ни на британских. Нет у японцев, немцев, итальянцев! У всех великих морских наций место старшего помощника наверху, в ходовой или боевой рубке. На крайний случай – в резервной, на самый крайний – во главе аварийной партии. То же и на трех старых советских линкорах.

Спасибо Ренгартену, на «Фрунзе» не так. После модернизации на линейном крейсере все сообщения стекаются не в боевую рубку, а в информационный пост. Та, что идет снаружи, сходится к начсвязи. Та информация, что идет изнутри, от самого корабля – к старшему помощнику. Их дело разрешать все проблемы, которые не стоят внимания командира корабля. Их личная неприязнь относится именно к таким: службе не мешает. Вот и сейчас Косыгин говорит резко, но по делу.

– Перед старпомом виноваты все и всегда, вопрос насколько… У меня на сейчас главная претензия не к вам, а к шторму. Из-за него у меня падает процент комплектности, причем не только по вашей боевой части. Все, что может сломаться, – ломается, так? Как ни крутись, нас после трепки ждет ремонт. Так почему бы нам заранее не составить полнейший список повреждений? В том числе малых неполадок, что отмечались до шторма, но, безусловно, штормом усугублены?

Ренгартен отвечает мгновенно, думать он успевает, пока слушает собеседника. Но ощущение – неприятное, словно тебя перебили.

– Мое мнение: составление списка отвлечет людей, занятых исполнением своих обязанностей в сложных условиях сильного волнения на море. Тем не менее, для ряда боевых постов это целесообразно. Прикажете исполнять?

Косыгин резко кивает.

– Исполняйте.

– Так точно, товарищ капитан второго ранга.

У начсвязи на столе батарея телефонов побольше, чем у старпома, зато трубки перебирает, точно рожден осьминогом, одна еще не легла на рычаги – другая у уха. Хозяйство у него большое, разбросано по всему кораблю – от форштевня до руля и от киля до клотика. Говорить приходится много и быстро.

– Доложить о вероятных, если будет так болтать сутки, повреждениях, и ожидаемый расход запасных частей.

Слушает, делает пометки.

Старпом с трудом удерживается от того, чтобы поморщиться.

С Ивана Ренгартена станется дать кристально, неестественно честный отчет. Временами Косыгину кажется, что белоглазый кап-три – даже не немец-перец-колбаса остзейского розлива, а ламповый прибор, по недоразумению засунутый в человеческую оболочку и снабженный не инвентарным номером, но нашивками на рукавах и шитьем на фуражке. Потому старший помощник вынужден уточнить:

– Иван Иванович! Особо обращаю внимание: нужно включить самые малые неполадки. Даже, пожалуй, подозреваемые.

– Включая вероятные при дальнейшей эксплуатации моего хозяйства. Прибор может пережить шторм в работоспособном состоянии, но разболтаться и снизить надежность.

Начальник связи не улыбнулся, не пожал плечами… бровью не двинул. Просто отвернулся от оконченного разговора к радийным и радиолокационным делам. Ночь, шторм, с носа кормы не видно. Вдруг во мгле скрывается другой корабль? Вдруг штурманы в непроглядной темени наврали с прокладкой курса? Вдруг крейсер сносит к скалам? В Эгейском море множество островов, славных изрезанными, словно бритвой, берегами – и острыми скалами вокруг. На мачтах линейного крейсера вращаются прямоугольные решетки радиоуловителей^[1]: сейчас именно они – глаза корабля. Эфир тоже положено слушать непрерывно, со времен «Титаника» – вдруг кому требуется помощь? Да и вода хлещет сверху, растекается по полубаку и верхней палубе, стекает пенными усами через клюзы, рушится через борта -хлопот со слаботочным оборудованием хватает.