Лилит - [35]

— Ты велишь мне уйти! — проговорила Гева жалобно.

— Можешь остаться. — Одам отвёл взгляд в сторону. Что-то застряло в его горле. Только сейчас он понял окончательно; прошлое — прошло! Демоны, вложившие в Лилит другое, дерзкое сердце, больше никогда уже не вернут её ему.

Но и он не будет одинок. Перед ним стояла коротконожка Гева, дочь родного племени, во всём послушная его законам.

И он коротко, как подобает мужчине, кивком приказал ей следовать за собой в пещеру.

Вначале, оставшись один, Одам почувствовал только облегчение. Ум его, взбудораженный многими непонятными явлениями, мог отдохнуть.

Исчезли лаолитяне; выветрился металлический запах, который они оставляли на вещах, прикасаясь к ним. Молодая трава скрыла вмятины от улетевших навсегда огромных серых яиц. Жизнь вернулась в прежнюю колею: день неизбежно сменялся тьмой ночи.

Одам строгал свои дротики и старательно наносил на них изломанные чёрточки — символы удачной охоты, хотя они и не были похожи на тех прекрасных могучих зверей с красными рогами, которые выходили из-под пальцев Лилит. Одам жил в молчании: охотился, разжигал костры, рубил каменным топором деревья.

В поисках зверей он уходил всё дальше и дальше. В этом нет ничего удивительного; если существовать одной охотой, участок должен быть огромным. Да к тому же Одама никто ведь не ждал в пещере, чтоб ему захотелось поскорее вернуться. И не возвращаться можно было сколько угодно…

Одно время он пристрастился к соку белены. Почему людей всегда привлекало опьянение? Им нужно бы отвлечься, убежать от самих себя? Но чаще Одам сидел с удой, смотрел на воду и предавался мечтам. Они были направлены не в будущее, а в прошлое; ведь то, что позади человека или впереди него, одинаково принадлежит вечности. Река была неширока, и деревья отражались целиком — от берега до берега. При тишине в полдень на воде шла своя жизнь: расходились круги от дафний, водомерки обегали вверенные им угодья. Там, где стоял берестяной поплавок, выглянуло солнце, серебряное от туч. Круг на воде засверкал, залучился, а поплавок исчез не то от света, не то рыба потянула. Очнувшись, Одам дёрнул удилище. Его звал издалека поющий голос Гевы, которому не свойственны были чистые чёткие звучания утраченного голоса Лилит.

Приход Гевы мало что изменил в жизни Одама. Конечно, он не мог не видеть, что она домовита, упорна, любяща. Теперь утром возле очага всегда лежали сухие сучья клёна и орешника: они горят ровно, без искр, а вечером рой мошкары Гева отгоняла дымящими корнями сосны. Она ловко орудовала крепкими зубами — добавочным инструментом в ремесленном наборе, расщепляла кости, перекусывала прутья. Звёзды не пугали и не притягивали её, как Лилит; когда на небосклоне появлялось знакомое созвездие, она знала, что время идти на поиски муравьиных личинок.

Гева оказалась усердной женой. Но то, что в Лилит было красотой и прямодушием, в ней становилось лукавством и прельщением. Одам это видел. Как много он видел теперь!

Вокруг Гевы кипел сам воздух; она двигалась проворно и принимала решения скоропалительно. С самого начала она почуяла присутствие враждебной тени и вступила с нею в борьбу.

Ей казалось, что Лилит бродит вокруг; Гева ведь не понимала, что можно просто уйти. Несмотря на то что ей иногда приходилось вместе с племенем преодолевать большие пространства, она не замечала этих пространств. Вместе с нею катился её мирок, заключённый в кожуру, как семечко растения. Если Лилит жива, она должна вернуться на единственную обитаемую землю! Вот и приходилось подстерегать её появление днём и ночью. Ловить моменты, когда она вторгалась с ветром или присаживалась у костра подсушить волосы.

Гева безошибочно угадывала даже мимолётное присутствие соперницы по пустому взгляду Одама, по его внезапно вялым движениям. А женщина не должна лишать мужчину силы; она должна наделять его ею! Конечно, если это настоящая женщина.

Гева рассматривала подолгу деревянную утварь: грубые плошки и подносы, берестяные кузова и чашечки для питья. Они были разукрашены резьбой. Бледные цвета глины вперемешку с ярким соком ягод, следы острых «рисующих камней» на любом куске дерева или камня, который мог как-то пригодиться в хозяйстве, — целая груда сокровищ, беспечно брошенных на чужие руки!

Гева боролась с желанием покидать их в огонь. Но ей не изменяла природная проницательность: вещь, как и человек, живёт гораздо длительнее в памяти. Она впивалась взглядом насторожившейся рыси в эти узоры, в краски — и понемногу ненависть обострила её зрачки и трепет соперничества передался пальцам.

Однажды Одам застал Геву за растиранием цветных глин с жиром. Это удивило его. Чудом Лилит, оказывается, владела другая женщина?

Он недоверчиво присел рядом. Гева, не поднимая синих ресниц, наносила узоры на жбан. Она продвинулась в своём тайном ученичестве, потому что уже не повторяла рисунков. Собственные узоры возникали под её пальцами. Они были проще и словно плотнее прилипали к жбану.

О силе искусства нельзя судить по тем жалким остаткам, которые с торжеством извлекают из праха тысячелетий археологи. Искусство всегда пробуждало способность увидеть в окружающем нечто такое, что наполняет сердце безотчётным ощущением блаженства. А современник Одама умел воспринимать произведение искусства ещё полнее — как бы всеми органами чувств!