Лилит - [42]

Хитрая и подлая, она начала с того, что сделала Николая своим любовником. Позже, когда мужа убили, она отобрала у меня и дочь, она всем говорила, что я сделала из нее наркоманку.

Подлее и глупее ничего нельзя придумать: Ольга — наркоманка! Ложь, она такая же наркоманка, как мы с вами. А Ирина отобрала у меня ее и стала всем говорить, что я во всем виновата.

— Вашу сестру зовут Ира?

— Звали. Я слышала, что она умерла. Но ее не только Ирой звали, сама она себя называла Мишель, под: таким именем на нее лучше клевали.

— Понятно. Но я хочу снова спросить о своем приятеле, о Гене, может, вы все-таки что-то посоветуете. Вы что-то говорили о художнике.

— О художнике? Да. Я знаю такого, который может помочь и вашему приятелю, и мне.

— Вам?! А вам в чем он может помочь?

— У нас с вами откровенный разговор, и поэтому я могу вам довериться, как вы доверились мне. Вы мне сказали о своем приятеле, я расскажу о себе. Тем более… — Она замолчала, видимо, решая, можно ли мне доверять, и решила, что можно. — Тем более что и вы, может быть, поможете мне. Пойдемте, я вам покажу кое-что. — Она поднялась с кровати, взяла свечу и направилась к двери.

Мы снова вышли в холл, потом подошли к лестнице, но Галина не стала подниматься на нее, а, наоборот, пошла в темноту, под уходящие вверх ступеньки. Я прошла за ней. Под пролетом лестницы, ведущей наверх, я увидела небольшую дверь. Галина вынула из кармана ключ, повозилась немного с замком. Она открыла дверь и осторожно стала спускаться куда-то вниз. Я пошла за ней, пожалев, что тоже не захватила с собой свечу, их все равно там две было, в комнате.

Мы спустились вниз по довольно крутой деревянной лестнице, и я увидела еще одну дверь. Галина, снова повозившись с замком, открыла и эту и, наклонившись, дверь была слишком низкая, прошла в какое-то помещение.

Я вошла следом за ней, осмотрелась, и мне стало нехорошо.

На одной из стен этого подвала я увидела две картины.

И рядам с каждой слабым голубым огоньком горела лампадка. И это еще ничего, но не по себе мне стало оттого, что одна из картин была Сережкина, та, которую я видела дома у Мишель. Нисколько не сомневаюсь, что и вторая была тоже его. И Галина это подтвердила.

— Обе эти картины одного художника, — сказала она, — у него божественный талант. Нет, для меня он выше Бога. Я поклоняюсь ему, и я боюсь его. Я его боюсь, потому что от него, от его воли и желаний зависит моя судьба и жизнь.

— Где он? — чуть не закричала я. — Где этот художник?

— На вас он тоже произвел впечатление? — Она посмотрела на меня довольно и даже с каким-то чувством превосходства.

«Он на меня произвел впечатление». Еще бы, он на меня давно произвел впечатление! Он на меня уже целый год производит всякие впечатления!

— Где этот художник сейчас, вы знаете? — Я едва справлялась со своим голосом;

— Я не знаю, — ответила она, — я сама хочу его найти.

Поэтому я и сказала вам обо всем, может быть, вы и поможете мне его найти, ведь он тогда поможет и вашему приятелю. Вы верите?

— Да, верю. Я даже уверена в этом, — проговорила я. — А откуда у вас его картины? Вы знакомы с ним?

— Нет, я с ним не знакома и не видела его никогда.

Владислав принес мне картину, и я ее купила сразу. Я вам не сказала, мой покойный муж увлекался живописью, он даже когда-то учился этому. Кстати, моя сестра этим и воспользовалась, она сразу стала большой любительницей живописи и таким способом завлекала Николая. Но это не относится к нашему разговору. Честно сказать, я даже сама не знаю, зачем купила у Владислава ту, первую картину. Я поняла это позже. У меня, когда я смотрела на эту картину, стало появляться чувство легкости, с меня сходило мое нервное напряжение. А через какое-то время я вспомнила, где-то я слышала, а может, мне это и Владислав рассказал, что картины талантливых художников могут вылечивать духовные мучения. Но может быть и наоборот. А через какое-то время я вдруг поняла — это меня как громом ударило — он, этот художник, может нарисовать такую картину, которая меня вылечит совсем, но может и такую, от которой моя болезнь станет еще тяжелее. И я знаю, я даже представляю, какие это картины. Та, которая может мне помочь.,. Вы видели обертку от конфет, где три медведя в лесу нарисованы?

«Мишка» называется.

— Конечно, видела, они мне даже нравятся, когда свежие. А картина называется «Утро в сосновом бору», художник Шишкин.

— Правильно. Но вы, наверное, не знаете, что там не было сначала медведей, их потом пририсовали.

— Да нет, я и это знаю. Приятель Шишкина, Савицкий пошутил.

— Савицкий, говорите? Он плохой человек.

— Не знаю, не общалась.

— Так вот, недавно я поняла, что может меня полностью вылечить. Это то, если вот этот художник нарисует такую же картину, но только без медведей. — А почему это вам поможет?

— Я этого не знаю, я это чувствую. И еще там должна быть березка среди этих елок.

— Не думаю, чтобы береза там смогла вырасти, для нее там очень плохие условия.

— Не важно, она должна там быть. Но для того чтобы он это сделал, я должна попросить его об этом, и я смогу хорошо заплатить. Владислав и Вадик обещали мне, что познакомят меня с ним, но только они просят за это очень большие деньги. Очень большие. Практически они хотят получить все, что у меня есть, за эту картину. И я согласилась, потому что никакие деньги не нужны, ничто не нужно, только бы не было этих постоянных страхов, вы не можете себе представить, какими они могут быть, нет, страх — ничто по сравнению с тем, что иногда я чувствую. Когда приходит ужас (она это так произнесла, будто «ужас» — имя какого-то живого существа), — меньшее, чем можно назвать мои ощущения, мое состояние, которое у меня возникает временами. О картине, от которой мне может стать еще хуже, я не буду говорить, достаточно того, что я сказала об этом Владиславу. Нет, не подумайте, что он меня этим шантажировал, но иногда он так глупо шутил по этому поводу, он, например, мог сказать, что вдруг он перепутает, какая именно картина должна мне помочь, и закажет другую.