Лили - [99]

Лили устала от неотвязных и бесплодных раздумий. Что толку терзаться, воображая все возможные последствия, когда она еще ничего не сделала? Сперва она расскажет ему, кто она такая и почему ей пришлось убежать из Лайма, а уж потом посмотрит, что он ей на это ответит. Она была уверена (настолько, что решила рискнуть) по крайней мере в одном: Дэвон не прикажет ее арестовать. Пусть он окружной судья, но был же случай, когда он сам нарушил закон, чтобы защитить брата. Он, как никто, должен понимать, что при определенных обстоятельствах, когда невозможно опровергнуть ложное обвинение, а соблюдение закона влечет за собой большую несправедливость, чем его нарушение, лучше и мудрее закрыть глаза на букву закона и действовать, исходя из здравого смысла. В самом худшем случае он просто велит ей убираться на все четыре стороны, и тогда (если не считать сердечных потерь) она просто окажется в том же положении, что и в день своего приезда в Даркстоун.

Лили расправила плечи. Она приняла решение. Дэвон поехал на собрание владельцев рудников в Труро и должен был вернуться домой поздно, но она собиралась его дождаться. Пожалуй, она посидит с Клеем в библиотеке. Может быть. Клею удастся ее развеселить. Повернувшись спиной к ветру, Лили начала подниматься по крутым ступеням к дому.

* * *

Дэвон распахнул створчатое окно, которое с обеих сторон сторожили портреты первого и второго виконтов Сэндаунов в золоченых рамах. Порыв ветра дунул ему прямо в лицо. Он закрыл глаза и вдохнул прохладный, влажный воздух с привкусом соли в надежде, что это прояснит его мысли. Под действием морского ветра написанное на плотной бумаге письмо у него в руке уже стало походить на увядший капустный лист. Дэвон вновь перечитал короткое послание, сложил его и сунул в карман. Через минуту он возобновил свое хождение взад-вперед.

Второй этаж в Даркстоуне соединялся галереей с западной башней. Это был длинный коридор с высоким потолком, отделанный панелями каштанового дерева и увешанный бесчисленными темными портретами покойных Дарквеллов, украшавшими каждый простенок между окнами. Немногочисленная мебель стояла по углам, а застланный ковром пол был специально оставлен совершенно свободным, чтобы дать возможность хозяину прогуливаться, когда погода не позволяла совершать моцион на свежем воздухе. Сегодня был не тот случай, и все же Дэвон пришел сюда, рано вернувшись из Труро. Ему было все равно где ходить. Он был слишком погружен в свои мысли.

Все его мысли занимала, разумеется, Лили. Ему казалось, что со дня их первой встречи он вообще мало о чем думал, кроме Лили Траблфилд, но в последнее время мысль о ней преследовала его неотступно. Дэвон понимал, что она ждет от него какого-то решения, разъяснения своих намерений, но, увы, между тем, чего хотел он, и тем, чего хотела она, лежала бездонная пропасть. Он хотел быть с нею рядом, наслаждаться ее телом и дарить наслаждение ей; она же хотела, чтобы он связал себя словом и чувством. Но у него больше не осталось чувств. Все они давно уже перегорели Дэвону было ничуть не легче от того, что он прекрасно понимал, что именно мешает ему найти для Лили место в своей жизни и в своем сердце. Маура умерла пять лет назад, но он ничего не забыл. С необычайной ясностью ему вспоминалась овладевшая им вначале неистовая страсть, неукротимое желание обладать ею, переросшее в настоящую одержимость. Столь же отчетливым было воспоминание о жестоком, губительном разочаровании, об охватившем его мучительном стыде и отвращении к себе, когда он узнал, что женщина, сумевшая пробудить в нем такое страстное и трепетное чувство, на поверку оказалась двуличной и продажной тварью. Она сбежала с его управляющим. Они украли его деньги и его ребенка. Деньги оставили при себе, а ребенка выбросили за ненадобностью, когда он стал для них обузой. Дэвон почувствовал, как старая боль поднимается в нем с прежней силой, разъедая ему внутренности словно кислотой, и усилием воли прогнал воспоминание о том, как нашел Эдварда, своего младенца-сына, мертвым в коттедже какой-то старухи. Подобные мысли вели к черному, бездонному отчаянию. Слишком много раз ему приходилось путешествовать по этой дороге.

Все это не имело никакого отношения к Лили, лихорадочно твердил он себе. Рассудочной частью ума он в это верил, знал, что это правда, должно быть правдой. Но что-то темное и нерассуждающее, скрытое в самой глубине его души, так и незажившее и ничего не забывшее, начинало беспокойно ворочаться под поверхностью. Перед его мысленным взором всплыл образ Алисии Фэйрфакс. Он увидел ее спокойное лицо и добрые глаза. Алисия была настоящей леди до мозга костей. Она, безусловно, стала бы ему верной женой, в этом можно было не сомневаться. На нес можно было положиться. С ней было бы не страшно. Неужели он именно этого хочет? Неужели вся его жизнь свелась к этому?

Несколько месяцев назад Дэвон без колебаний и сожалений ответил бы “да”. Но потом ему повстречалась Лили, и все его благоразумные, устоявшиеся и правильные представления о жизни обрушились, как сгнившие стропила. Он обращался с нею жестоко, оскорблял и третировал ее, сделал все, что было в его силах, чтобы устранить ее из своей жизни и держать только в постели. Но, несмотря на все его усилия, победа осталась за нею. Вопреки его собственной воле она возродила его, разрушила столь искусно возведенные им вокруг себя преграды и показала ему иное будущее: непредсказуемое, зато полное любви, радости и веселья. Обороняясь, он пытался уверить себя, что ничего к ней не испытывает, кроме обычного влечения. Это само по себе казалось чудом, так как в течение пяти лет женщины служили ему всего лишь вспомогательным средством, необходимым для безрадостного и нечастого удослетворения своих мужских потребностей. Мысль о том, что можно испытать настоящую страсть, представлялась ему странной и пугающей. А уж о чем-то большем, чем просто страсть, даже подумать было жутко.