Лили - [142]

– Говори что хочешь, это не имеет значения. Я и не жду от тебя помощи. Но я уйду от тебя, и мой ребенок тебе не достанется, ты его даже не увидишь! Никогда!

– Я этого не позволю. Не дам тебе уйти. Это наш ребенок. Лили, ты не можешь отнять его у меня.

Глаза Лили со злостью сверлили его. Она отрицательно покачала головой.

– Я оставлю его себе! – не выдержав, взорвался Дэвон. – Я заберу его у тебя, у меня сил хватит! Что мне за дело до твоих денег? У меня их больше. Я пэр Англии, член парламента, я окружной судья, черт побери!

– Вот оно! – вскричала Лили, поймав его наконец на слове. – Я так и знала! Тебе наплевать на меня, тебе нужен только мой ребенок взамен того, которого ты потерял! Но я Богом клянусь, Дэв, ты его не получишь!

Она судорожно рыдала, содрогаясь всем телом и обхватив руками живот в отчаянной попытке защитить себя. Разум вернулся к Дэвону, окатив его ледяной волной.

– Успокойся, – предупредил он, – ты повредишь себе, если не перестанешь плакать.

– Тогда оставь меня. Убирайся! Видеть тебя не хочу! Дэвон понял, что с него довольно. Он чувствовал себя избитым, физически сломленным.

– Я пришлю Лауди, – пробормотал он, пятясь к двери.

Едва выйдя из дверей, Дэвон повернулся и бросился бежать.

* * *

День выдался пасмурный и ветреный, но теплый. Волны Ла-Манша, приближаясь к берегу, застывали на мгновение, словно стремясь в последний раз глотнуть воздуха, и разбивались миллионами сверкающих осколков на прибрежной гальке.

Клей держал Лили за руку, они вместе следили с вершины утеса за катящимися внизу валами.

– Мы с Дэвом часто играли здесь, когда были детьми, – сказал он.

– Знаю. Он как-то раз приводил меня сюда. Про себя она добавила: “И поцеловал меня в первый раз. Каким же я тогда была ребенком!"

– Он назвал это место бухтой Утопленника. Лили заглянула через плечо Клея вниз, туда, где у подножия отвесной стены вздымался огромный камень, полностью обнаженный отливом. Скала Утопленника.

– В пещерах под этим утесом мы играли в пиратов. Разница между м-м-мной и Дэвом в том, что я стал пиратом. Когда вырос.

– Никогда ты не был пиратом, – насмешливо фыркнула Лили и незаметным жестом прижала руку к ноюшей пояснице, стараясь облегчить боль. – Ты занимался “свободной торговлей”, а это более благородное занятие. Может, нам снова присесть? – предложила она, чувствуя, что боль не унимается.

Они вернулись к расстеленному одеялу и остаткам своего пикника. Лили с облегчением опустилась на землю; Габриэль растянулся рядом с нею, положив тяжелую голову ей на колени, на самый краешек, где еще осталось место, не занятое ее животом.

– Нравится мне этот пес. Он в-в-всегда с тобой, правда?

– Всегда.

Лили поменяла положение в поисках более удобного Ноющая боль появилась прошлой ночью и с тех пор не только не прошла, но даже усилилась. Клей следил за нею: она послала ему вымученную улыбку.

– Ты злишься на меня, Лили?

– Нет! С какой стати мне на тебя злиться?

– Потому что я не даю тебе денег.

Она пробормотала в ответ что-то невнятное.

Клей заговорил искренне и серьезно:

– Мы друзья. Лили, я бы сделал для тебя все, что угодно, клянусь тебе. Но Дэв мой брат, его я тоже не могу предать. И вообще, чего ты добьешься, если сейчас уедешь? Ничего хорошего из этого не выйдет. Только…

– Да ладно, – перебила его Лили. – Я все понимаю и не сержусь, честное слово. Я уже жалею, что завела этот разговор. Не стоило обращаться к тебе с такой просьбой. Давай забудем об этом, Клей. Считай, что ничего не было.

– Но что же ты будешь делать? Она взглянула ему прямо в глаза.

– Ждать.

Клей в смятении покачал головой.

– Лили, это безумие. Я даже не думал, что ты можешь быть такой упрямой. Лили невесело рассмеялась.

– Давай не будем об этом, – ответила она холодно. – Ты просто не знаешь, о чем говоришь.

– В-вообще-то, я з-з-знаю все.

Боль не отпускала, опять ей пришлось переменить положение. Габриэль испустил протяжный вздох вечного страдальца и отодвинулся.

– Вряд ли, – раздраженно проговорила Лили, – но все равно, давай оставим этот разговор.

– Ладно. Прошла минута.

– Дэв так несчастен.

Лили сделала движение, чтобы подняться, но Клей схватил ее за руку и удержал.

– Ладно-ладно, извини! Я больше не буду. Мрачная, замкнутая, она опять опустилась на одеяло и отвернулась, уставившись на волны, на эти серые, прозрачные, сверкающие, как стекло, без устали катящиеся к берегу волны.

Но Клей все-таки никак не мог удержаться от неприятного для нее разговора. Рот Лили сжался, но на этот раз она не двинулась с места, когда он принялся шептать ей на ухо, словно надеясь, что тихий голос смягчит смысл его слов:

– Дэв – благородный и честный человек, Лили. Ты не можешь этого не знать. Он сделал д-д-дурацкую ошибку, уж-жасную ошибку, и поплатился за это.

Сколько ему еще страдать? Сколько ему мучиться, чтобы ты осталась довольна?… О Боже, прости меня, прости!

Он потянулся, чтобы смахнуть слезу, упавшую ей на руку, лежавшую на коленях. Лили схватила его руку и крепко сжала. Ответив на пожатие, Клей наконец умолк.

Стало быть, Дэвон мучается. Это известие не только не доставило ей удовлетворения, напротив, оно лишь усугубило ее собственные страдания. Если то, что испытал Дэвон за последние четыре дня, хоть в отдаленной степени напоминало переживаемое ею горе, тогда Клей прав: его брату действительно пришлось помучиться. Охвативший Лили гнев, казавшийся вначале таким праведным и чистым, быстро покинул ее, оставив за собой ощущение безысходности. Четыре дня она горевала в одиночку, пока страх за ребенка не вынудил ее прервать наконец затворничество и перестать беспрерывно лить слезы. Когда Клей появился у ее порога с корзинкой для пикника, бледный и нетвердо держащийся на ногах, но полный решимости заставить ее выйти, Лили – к обоюдному удивлению – согласилась.