Лили - [120]

Сначала у нее мелькнула дикая мысль: будто втайне от нее Меро успела каким-то непостижимым образом создать еще одну статую: скульптурный портрет Патера. Догадавшись об ужасной правде. Лили с трудом заставила себя подойти поближе. Ослик стоял на четырех ногах, грациозно изогнув длинную шею и склонив голову, словно намереваясь щипать снег своими бархатистыми губами Иней превратил его косматую шкуру в сверкающее белое руно. Длинные, красиво загнутые ресницы обледенели и были опущены, ослик выглядел сонным и умиротворенным. Но пар не шел из крупных мягких ноздрей, тощие ребра не двигались. Патер превратился в ледяную статую.

Меро все еще спала. Лили разворошила огонь и вновь опустилась на колени возле постели. Лицо старой женщины страшно исхудало и казалось почти лишенным плоти, под дряблой кожей, как щепки, выпирали кости. Но больше всего Лили напугала ее смертельная бледность. Взяв Меро за руку, она стала растирать костлявые пальцы, чтобы их согреть. Старуха открыла глаза и взглянула на нее так, словно видела впервые. Панический страх сковал душу Лили, ее охватило ужасное предчувствие полного одиночества.

– Патер умер, – сказала она и ужаснулась своим словам: ведь по дороге к дому она решила солгать. – Простате, – прошептала Лили, и ее глаза наполнились слезами, – это все я виновата.

Меро не стала плакать.

– Вечно ты думаешь, что это ты во всем виновата, – ласково упрекнула она Лили и погладила ее по руке. – Неужели ты не понимаешь, что Патеру теперь хорошо? – Длинные исхудалые пальцы легли на живот Лили. – Как бы я хотела его увидеть…

– Кого?

– Ребенка, – ответила Меро, поглаживая живот Лили. – Милого младенца. – Она послала Лили на редкость ясный взгляд. – Ребенок – это дар. Он замыкает круг. Круг, Лили.

– Он будет жить, Меро? С ним все будет в порядке?

Лили в ужасе умолкла. Никогда раньше она не осмеливалась задавать вопросы о будущем, хотя суеверная часть ее души была твердо убеждена, что Меро умеет его предсказывать. И теперь ей оставалось лишь сожалеть о своем вопросе, потому что неблагоприятный ответ мог бы ее убить.

Но Меро сказала лишь: “Это от тебя зависит, ярочка моя", – и устало закрыла глаза. Ее рука упала, она вновь заснула.

Ночь тянулась бесконечно. К огорчению Лили, Меро вот уже два дня отказывалась принимать твердую пищу: все ее питание свелось к паре ложек картофельного пюре и жидкой ячменной каши, да и то когда Лили уж очень настаивала. Она охотно свернула бы шею Ненадежной, чтобы приготовить питательный бульон, но прекрасно знала, что скажет на это Меро. У нее были связаны руки. На много миль вокруг не было ни доктора, ни даже соседа, к которому она могла бы обратиться за помощью.

– Неужели вы не знаете рецепта какой-нибудь микстуры или снадобья? – в отчаянии, почти сердито спросила Лили.

Меро только посмеялась над нею.

– Значит, ты тоже веришь, что я – ведьма, – заметила она с упреком. – Нет, Лили, я не знаю никаких микстур и чудодейственных снадобий. Оставь меня, дитя, мне ничего не нужно.

Взбесившийся ветер терзал домик всю ночь напролет. Лили начала видеть в нем одушевленного врага, готовящего гибель ей и тем, кто находился под ее защитой. Она принялась успокаивать Габриеля, когда его разбудил особенно яростный порыв бури, потрясший дом до основания, но, в сущности, слова утешения были обращены к ней самой Сохранить в доме тепло стало невозможно: жестокий холод проникал во все щели. Когда последний брикет торфа из стопки у очага превратился в дым. Лили накинула старый сюртук Меро и вышла из дому за новой порцией. Меро хранила торф у стены дома под нависающим скатом крыши, защищавшим его от дождя. Впервые Лили с ужасом заметила, как истощился запас топлива. Меро не раз говорила ей, что торф надо экономить, но она не слушалась, не могла послушаться, потому что холод был неумолимо жесток, а Лили не хотела, чтобы ее друзья страдали. Подавив в сердце страх, она доверху наполнила корзину тяжелыми брикетами и поспешила вернуться внутрь.

К утру ветер стих. У Лили все тело ныло от долгого сидения на неудобном стуле, и она решила лечь на тростниковом тюфяке рядом с Меро. Ее разбудила какая-то особенная тишина. С минуту она лежала в молчании, не понимая, что переменилось, и вдруг в ужасе села, склонившись над совершенно неподвижной фигурой, простертой на тюфяке рядом с нею. Прижав кулак к губам, чтобы подавить стон отчаяния, Лили наконец заметила, как Меро с трудом втянула в себя воздух и хрипло выдохнула. Слезы облегчения хлынули из глаз Лили прямо на стиснутые руки Меро, плечи у нее неудержимо затряслись, а все тело обмякло. Ей хотелось наплакаться всласть, но вместо этого она встала и вновь развела погасший огонь.

Несмотря на затишье, холод заметно усилился. Весь день Лили растирала руки и ноги Меро, стараясь ее согреть. Сама же Меро то погружалась в сон, то грезила наяву, вспоминая о чем-то давно ушедшем Болей у нее не было, и за это Лили ежечасно благодарила Бога. Порой у Меро наступали минуты полного просветления, драгоценные для Лили, старавшейся всеми силами подавить растущий страх перед одиночеством.

– Ярочка моя, – сказала Меро ближе к вечеру, остановив руку Лили, обтиравшую ей лицо смоченным в воде полотенцем, – ты не сможешь здесь оставаться, когда меня не станет. Возьми с собой Габриэля и уходи.