Ликвидатор - [26]

Я тут же отфутболил ему свой. Наверное, он не пришелся атаману по вкусу; он побагровел, прищурился, а затем резко повернулся и пошел прочь.

Наблюдавший за нашим немым разговором старик только улыбнулся в бороду – мне показалось, что с сарказмом. Интересно, по какому поводу…

Спустя два часа, когда я, приняв в водопаде ледяной душ, после укрепляющего внутренние органы комплекса "Четырех времен года", уселся позавтракать кашей с орехами и подливой, Юнь Чунь, в это время растиравший между двух камней какие-то корешки, проговорил:

– Мне тут кое-что рассказали…

Я продолжал невозмутимо жевать, хотя каким-то десятым чувством понял, что речь пойдет о неприятных для меня вещах.

– Охотники соседней анчолы[26] из племени кхас-кура видели, как падал твой самолет, – между тем продолжал отшельник. – Он взорвался в воздухе. Похоже, взрыв произошел в багажном отсеке, так как поначалу от самолета отвалился хвост. Высота полета была небольшой. Судя по обломкам, это был аэроплан местных авиалиний.

– Значит… значит, можно узнать, кто на нем летел? – Мой голос дрогнул.

– Стоит попытаться.

– Вы в чем-то сомневаетесь?

– Дело в том, что такие самолеты в основном принадлежат частным владельцам. Комфорта там, конечно, поменьше, зато цены вполне приемлемы даже для людей небогатых. Но самое главное заключается в том, что никто не составляет на эти рейсы списки пассажиров. А иногда частные аэропланы и вовсе никому не сообщают о полете.

– Контрабанда?

– И контрабанда тоже. Но чаще всего обычное разгильдяйство – летчикам просто лень запрашивать коридор, координаты, высоту полета. Они прижимаются пониже, где их не видит никакой радар, и летят на авось. Тем более, что обычно в таких случаях аэропланы садятся не на стационарных взлетных полосах, а где-нибудь в джунглях – там, где просит заказчик.

– Похоже, у меня нет никаких шансов…

– Терпение. Я попросил передать моим знакомым в Катманду, чтобы они поспрашивали об авиакатастрофах. Тем более, что дата падения самолета известна.

– Как долго это будет?

– От месяца до полугода. Все зависит от массы причин. Нам многое известно, даже примерный маршрут. Самолет просто не может исчезнуть бесследно. Хотя бы из документов…

Старик почему-то опустил глаза, будто засмущался. Я сразу понял, в чем тут дело.

– Я так понимаю, самолет никто не искал…

– Да… – немного поколебавшись, ответил старик. – И это очень странно. Авиакатастрофы над Гималаями происходили и раньше, но на место падения самолета всегда направлялись поисковые группы. Даже когда обломки лежали в труднодоступных районах и спасателям приходилось работать при скверной погоде.

– А в моем случае…

– Ты верно мыслишь. Лето, великолепная видимость, хорошие подходы по ущельям… Не понимаю…

А я тем более… Я отставил в сторону чашку с недоеденной кашей и резко встал. Старик сочувственно посмотрел в мою сторону, но промолчал. Я мысленно поблагодарил его за это – в моей душе, вопреки всем канонам Дао, бушевал смерч…

Я лазил по скалам до сумерек.

Преодоление горных склонов входило в программу, которую предложил мне отшельник. Я прыгал по камням, как горный козел; вжимаясь в почти отвесные скалы, полз, словно змея; ходил по краю бездонной пропасти, будто по тротуару, а когда даже для ног не было опоры, то, используя лишь пальцы рук как крюки, передвигался по отвесным стенам ущелий гигантским пауком.

И все это время я пытался за неимоверными физическими усилиями не вспоминать о безысходности и обреченности.

Все сходилось на том, что катастрофа не была трагической случайностью. К тому же рейс был тайным, и теперь имена летчика и пассажиров (если такие и были кроме меня) канули в безвестность. И потому узнать, кто я на самом деле, мне труднее, нежели, например, разыскать в горах золотоносную жилу толщиной с предплечье.

Я бы не сказал, что мне не нравилось жить вместе со старцем. Возможно, в той, прошлой, жизни я и стремился к подобному уединению, потому что временами на душе становилось так тепло и уютно, будто я сидел у родного очага мальцом-несмышленышем.

Но амнезия, словно каленый гвоздь, впивалась в мозг и лишала желанного покоя и сосредоточенности. Вернее, не сама потеря памяти, а лишь напоминание о моей неполноценности – а как иначе можно назвать состояние "отбеленного" мозга, когда даже на очевидные вещи приходится смотреть глупым телячьим взглядом, будто на нечто не только незнакомое, а и вовсе фантастическое?

Старик медитировал. Он стоял на краю пропасти, куда изливался водопад, на одной ноге, сложив руки в "мудре" бесстрашия: правая – с обращенной наружу ладонью поднята перед грудью отстраняющим жестом, левая – ладонью вверх на уровне живота.

Медитация в этой мудре предусматривала достижение абсолютного господства над своими эмоциями.

Я только тяжело вздохнул – похоже, мои печали Юнь Чунь слишком близко принял к сердцу и теперь пытается уйти в привычный мир истинной веры и отстраненности от обыденной жизни, к сожалению не признающей границ…

Мы уснули, так и не перекинувшись ни единым словом. Отшельник после медитации был углублен в себя, а я, падая с ног от усталости, и вовсе не имел ни малейшего желания трепать языком.