Ликвидация Прусского государства - [5]

Война против Франции завершила объединение Германии на прусско-милитаристской основе. Пруссия одержала победу над Францией. Она захватила и присоединила старинные французские области Эльзас и Лотарингию. Она получила огромную по тому времени миллиардную контрибуцию, которую использовала преимущественно в целях дальнейшего роста вооружений. Но она одержала победу и над немецкими государствами, правители которых явились в прусскую главную квартиру, чтобы предложить королю Пруссии германскую корону.

Военная победа над Францией и политическая победа над немецкими государствами придали прусскому милитаризму открыто вызывающую форму. Упоённая военными и политическими победами, Пруссия находилась в состоянии националистической горячки, и её настроения передавались на всю Германию. Великий русский писатель-демократ М. Е. Салтыков-Щедрин, побывав в это время в прусской столице, сразу, однако, заметил, что политика Бисмарка на опруссачение Германии вызывает у многих немцев сильную реакцию. «В настоящее время, — писал Салтыков-Щедрин, — для доброй половины Германии Берлин не только не симпатичен, но даже прямо неприятен. Он у всех что-нибудь отнял и ничем за отнятое не вознаградил. И вдобавок везде насовал берлинского солдата с соответствующим количеством берлинских офицеров». Прусская военная каста, неизмеримо возгордившаяся своими победами, вызывала не страх, а только отвращение. Салтыков-Щедрин не мог подавить в себе этого чувства. Он писал: «Когда я прохожу мимо берлинского офицера, меня всегда берёт оторопь… Он всем своим складом, посадкой, устоем, выпяченной грудью, выбритым подбородком так и тычет в меня: я герой. Мне кажется, что если бы вместо того он сказал: я разбойник и сейчас начну тебя свежевать, мне было бы легче».

Салтыков-Щедрин понимал, что прусская военщина, прикрываясь идеей единства немецкого народа, стремится лишь к утверждению своего господства в Германии и к обеспечению своих агрессивных планов в Европе. Он знал, где расположен мозг всемогущего в Германии прусского милитаризма, и понимал, где разрабатываются его планы, угрожающие миру. «Вся суть современного Берлина, всё мировое значение его, — писал Салтыков-Щедрин, — сосредоточены в настоящую минуту в здании, возвышающемся в виду королевской площади и носящем название Главный штаб».

И действительно, Главный штаб Пруссии играл такую выдающуюся роль как в вопросах внешней, так и в вопросах внутренней политики, какую генеральный штаб не играл и не играет ни в одной стране мира. С тяжёлым и мрачным чувством Салтыков-Щедрин покинул прусскую столицу, которая превратилась в столицу общегерманскую. Не раз повторил он тогда, что Берлин «ни для чего другого не нужен, кроме как для человекоубийства».

Может быть, такая оценка прусского милитаризма в момент его торжества присуща была лишь сатирическому таланту Салтыкова-Щедрина? Может быть, великий русский писатель карикатурно преувеличивал специфические черты прусского государства? Однако другие современники без всякого труда и преувеличения также заметили черты, которые живо, остро и точно Салтыков-Щедрин воспроизвёл своим сатирическим пером. Глеб Успенский, совершивший путешествие в Германию, писал: «…Вы только переехали границу, — хвать, стоит Берлин, с такой солдатчиной, о которой у нас не имеют понятия… Палаши, шпоры, каски, усы, два пальца у козырька, под которым в тугом воротнике сидит самодовольная физиономия победителя, попадаются на каждом шагу, поминутно; тут отдают честь, здесь меняют караул, там что-то выделывают ружьём, словно в помешательстве, а потом с гордым видом идут куда-то… Но существеннейшая вещь — это полное убеждение в своём деле, в том, что бычачьи рога вместо усов есть красота почище красоты прекрасной Елены. Спросите любого из этих усов о его враге и полюбуйтесь, какой в нём сидит образцовый сознательный зверь».

Пруссачество и агрессия германского империализма

Этот зверь постоянно оттачивал свои железные когти. Рост вооружений в опруссаченной Германии понуждал и другие государства вооружаться; в конце концов вся Европа превратилась в большой вооружённый лагерь, разделённый государственными границами. Вызванный Пруссией всеобщий рост милитаризма в Европе тяжёлым бременем ложился на плечи народов.

Пруссачество как социально-политическая сила и Пруссия как государство обеспечили себе господствующее положение в Германии. Созданное руками прусско-милитаристской реакции, германское государство являлось по существу Великопруссией или, как иронически назвал её Энгельс, «Германской империей прусской нации». В руках Пруссии остались командные политические посты германской империи. Прусский король одновременно был германским императором, прусский министр-президент обычно оставался и имперским канцлером и прусским министром иностранных дел одновременно. Занимая около 65 % всей немецкой территории, имея свыше 61 % всего населения империи, заключая в себе две трети обрабатываемой площади в сельском хозяйстве и почти такую же долю всей германской промышленности, выставляя две трети военных сил в Германии, Пруссия оставалась самым крупным, самым влиятельным из государств, входивших в состав германской империи. Обладая в Союзном Совете, который был представительным органом всех государств германской империи, 17 голосами из 61, Пруссия и здесь играла руководящую роль. Когда однажды, в 1880 году, по какому-то совершенно второстепенному вопросу Пруссия осталась в Союзном Совете в меньшинстве, министр-президент Пруссии, он же имперский канцлер, нашёл способ заставить «непокорных» подчиниться воле Пруссии и гарантировать ей, что в будущем подобное невыгодное ей голосование никогда не повторится.