Ликвидация безграмотности - [10]

И вот теперь они шли прогуляться.

Вечер, к счастью, был теплый, не пришлось надевать плащи.

Поднималась луна. Огромная, оранжево-желтая.

— Куда пойдем? — спросила Наташа.

— Сюда, — сказал Сашка и потянул ее за руку.

Хотя, честно сказать, сам не знал, куда им идти.

И они пошли по двору, с трудом различая предметы вокруг себя.

Перед Сашкой выросло некое строение, он догадался, что здесь хранят сено. Он потянул к себе Наташу и оперся спиной на дощатую стенку. Целоваться начали сразу, жадно, страстно, словно не виделись целую вечность.

Сашка поразился тому, какая была Наташа. Она словно прилипла к нему. Она сама прижималась к нему, будто замерзла. Прежде он всегда должен был преодолеть ее некое сопротивление. Это было, как ритуал, она всегда его немного отталкивала, словно не хотела объятий. Это все, конечно, было только в начале. Потом она забывала про все.

Но сегодня перед ним была совершенно другая Наташа.

Видимо, на нее повлияла атмосфера свадьбы, легкое вино и танцы впотьмах.

И Сашка почувствовал, что Наташа хочет.

Да, да, именно это сладкое и немного вульгарное слово отражало ее состояние. Она хотела. И Сашка хотел. Они оба хотели. И что они должны были делать?

Что они могли делать?

Что Сашка должен был делать?

Здесь у стенки сеновала. Что делать?

— Наташенька, Наташенька, — шептал он, скользя ладонями вверх по ее бедрам.

Наташа тихо вздыхала и совсем не отталкивала его руки.

И, о, боже, он стал трогать ее там, между ног, поражаясь тому, как ладненько на ней все сидит, и снова она не противилась. Значит, можно? Но как? Как? Он резко развернул ее и прижал к стенке, но что это меняло? Раздевать ее прямо тут, в чужом дворе? Да ведь их обоих видно за десять метров!

Что делать?

И неожиданно для себя самого он, словно мелкий воришка, стал отодвигать в сторону ее трусики как раз там, в самом узком месте, некоторая свобода в ее одежде позволяла это сделать, и, удивительно, у него получилось.

У него получилось! Под его пальцами была… Что было под его пальцами?

Ну, да, это самое. Густые волосики, небольшой холмик, разделенный бороздкой. И Сашка сделал то, что уже делал не раз прежде. Он провел пальцем раз, другой и с диким восторгом почувствовал, что его (палец) пропускают внутрь.

И он ввел его, и Наташа громко охнула, дернулась всем телом, но Сашка, словно зверь чувствовал, что это не все, что можно попытаться достичь большего. Он освободил левую руку и стал быстро расстегивать молнию на своих брюках. Его напряженный герой выскочил на свободу со скоростью и прытью засидевшегося на привязи кобеля.

Сашка что-то хрипло и горячо шептал Наташе, но это были лишь слова, главное происходило там, внизу. Сашка двинул своего героя туда, где уже была его ладонь, но ему что-то мешало, и он понял, что.

— Раздвинь ноги, — прошептал он, ужасаясь своей наглости.

Но самое удивительное, что он был услышан и что она слегка развела колени.

Теперь вроде ничего не мешало, он стал тыкаться в том направлении, где уже был его палец, но странное дело — ничего не получалось. Еще и еще. Еще.

И никак.

Он задыхался, он чувствовал, что еще немного, и он не выдержит этой сладкой пытки, ему казалось, что его кровь вот-вот закипит, и вдруг ему почудилось, что он на правильном пути, он дернулся, и в это мгновение Наташа вдруг резко вскрикнула:

— Ой, мне больно! Мне больно! Ты слышишь, мне больно! Перестань!

«Целка! Я ломаю ей целку!» — мелкнуло в его разгоряченном мозгу.

И в ту же секунду дикий, неудержимый оргазм сотряс его тело, и он стал кончать, выплескиваясь куда-то туда, в жаркую долину ее лона, но никакого контакта уже не было, он жадно, страстно прижимался к ней и делал свои дерзкие, бесстыдные движения, но все это было уже не то, он понял, что опять оконфузился, может быть, еще хуже, чем было в тот раз, у него дома.

— Что ты наделал? — это были ее первые слова, когда они пришли в себя.

— А что? — спросил он.

— Кажется, ты меня всю обрызгал этим…

— Да нет, не всю.

«Господи, что несу?» — подумал он.

— Как мне идти в дом? — прошептала Наташа, совсем не оценив его юмора.

— На, вытрись моим платком.

— Давай его сюда. Боже, как много!

И она взяла его платок и, подняв подол, стала вытирать бедра, а он стоял рядом и смотрел, как она это делает, и ему хотелось одного — разреветься от досады. Ведь она хотела, она ему давала, а он…

Какой пассаж!

Затем он взял ее за руку, и они медленно пошли обратно. В доме они никак не могли привыкнуть к яркому свету. Кто-то что-то ему говорил, предлагали выпить за счастье молодых, и он выпил. Затем он почувствовал, что Наташи рядом нет, и хотел идти ее искать. Однако вместо этого ему снова предложили выпить за здоровье молодых. «Каких молодых?» «Ах, все тех же!» «А они что, после предыдущего тоста не выздоровели?» Его юмор оценили. Грохнул смех. И он опять выпил. И почувствовал, что его повело, почему-то стало очень весело. И он снова с кем-то выпил. Потом ему стало грустно. Он стал читать Есенина какой-то длинноногой девушке, потом они танцевали, и он предлагал ей пойти измерить объем сеновала, вдруг животным не хватит на зиму сена, она хихикала, а Сашка пытался украдкой расстегнуть застежку ее юбки.