Лики зла - [17]

Вот почему Натану Сенатре было очень неприятно, что расследование поручено Тренту, который, конечно, постарается сделать все, чтобы навсегда упрятать его за решетку. Сейчас Трент, вероятно, жалеет, что в штате Айова отменена смертная казнь.

Пока Трент приближался, его форменные ботинки и низ его синих отутюженных брюк намокли от густой росы, покрывавшей траву. Подойдя к крыльцу, он огляделся вокруг.

— Вижу, у тебя старенький “Томсон”, — сказал Трент, заметив трактор Сенатры, стоящий под навесом возле амбара, — “Трактор-убийца”. Сейчас уже ни у кого такого больше не найдешь.

Это была реплика, типичная для обитателя маленького городка, которому просто необходимо было потрепаться ни о чем, прежде чем перейти к сути дела. Но Сенатра ничего не ответил. Совершенно ясно, то, что жена обобрала его после развода, оставив без всего, в данном случае нисколько не облегчит его положения.

— Я не — хочу быть как все, — ответил Натан. Это вдруг оживило в его мозгу воспоминание, давно погребенное в глубине памяти: отец Трента погиб, когда именно такой трактор перевернулся. Причем, если он не ошибался, это случилось на глазах у Адама и его сестры. От такого, конечно, крыша могла поехать у кого угодно.

— Я разговаривал с Беверли Бейкер из бара “Фло и Эдди”, — сказал Трент, объясняя причину своего визита.

У Натана упало сердце. В глубине души он знал, что события бурно проведенной ночи когда-нибудь вызовут интерес полиции. Не знал только, как скоро это случится.

— Она сказала, что в ту ночь, когда была убита Мэри-Джейн, ты был у них.

— Так оно и было, — признался Натан, так как все равно не было смысла этого отрицать. Но только он сам хотел бы знать, в каких еще местах он успел побывать в ту ночь.

— Она еще сказала, что Мэри-Джейн тоже была у них в тот вечер.

Натан пожал плечами, пытаясь выглядеть невозмутимым. Он поставил бутылку с молоком для теленка на пол и обеими руками уперся в перила крыльца.

— Ну и что? — как можно равнодушнее спросил он.

Все, что он помнил про тот вечер, — это что он сидел в этом баре и пил виски в компании каких-то пьяниц. Он помнил, как Мэри-Джейн вошла в зал, но не больше.

— И еще она говорит, что уже часам к восьми вечера ты здорово набрался, а когда появилась

Мэри-Джейн, вы стали с ней о чем-то спорить. Когда она ушла, ты ушел вслед за ней.

“Плохи мои дела”, — подумал Сенатра. Все это больно уж смахивало на блеф. На ловушку, которую пытался подстроить ему Трент. Разве они спорили тогда с Мэри-Джейн — ведь между ними все давно уже было решено? Действительно ли он тогда пошел вслед за ней? Боже мой! А если он и вправду пошел? Способен ли он на убийство? И так ли хорошо он знает сам себя? Может быть, он именно потому ничего и не помнит, что тут сработали защитные механизмы самосохранения и он забыл именно тот эпизод, который хотел, причем совершенно искренне и начисто. Говорят, так бывает.

— Мне надо идти, — сказал Натан, беря с пола приготовленную для кормления бутылку с соской и стараясь сделать это так, чтобы Трент не заметил, как у него задрожали руки. — Мне надо работать.

— Куда ты пошел из бара? — спросил Трент, не двигаясь и не меняя позы, тем самым показывая, что разговор еще не закончен.

“Если Трент поймет, что он не в состоянии ничего вспомнить, то, несомненно, сочтет это достаточным основанием для ареста, — подумал Сенатра. — Пожалуй, придется позаботиться об адвокате, а может быть, лучше просто бежать отсюда со всех ног”.

— Я должен опросить не меньше восьмисот человек, каждый из которых в принципе мог бы видеть, куда ты тогда пошел из бара. Но пока что никто из тех, кого я уже успел опросить, не сказал, что видел тебя тогда.

— Послушай, ты, Лисий Нюх, я ее не убивал, — сказал Сенатра, стараясь придать голосу уверенность, которую в душе совсем не чувствовал.

— И еще я побывал в суде. И знаешь, что я там выяснил? Что поскольку у вас не было совместных детей, то все, что отошло к ней при разделе имущества, после ее смерти будет возвращено тебе, — сказал Трент, глядя куда-то за спину Сенатре. — И дом, и земля, и сельскохозяйственная техника.

Натан понял, что его приперли к стенке. Даже если он и не убивал Мэри-Джейн, при таком раскладе дел ему мало кто поверит.

— Давай-давай, Трент. Я ее убил, а потом сам же бросил труп в свой пруд, прямо под окнами своего дома?

— Не исключаю, что в этом и состоял расчет. “Проклятье, — подумал Сенатра, — может быть, он прав — я сам теперь не знаю, что думать и кому верить. Я не уверен даже в себе самом”.

Последняя фраза Трента было одновременно и прощанием — такова манера вести разговоры, привычная для глубинки. Через секунду он, развернувшись, уже шел к своей машине, уселся в нее, завел мотор и уехал.

В возбужденном сознании Натана Сенатры реальность смешалась с воспоминаниями. Пятнадцать лет назад, спустя несколько дней после того, как Нэнси Трент попыталась покончить с собой, Адам однажды ранним утром вот точно так же пришел сюда. Тогда, не зная, что случилось с Нэнси, Натан ожидал упреков за то, что послал сестру Трента к психиатру, но вместо этого обычно спокойный Трент вдруг ударил его по лицу. Натан упал, из носа у него потекла кровь. Разъяренный внезапным нападением, Натан вскочил на ноги, готовый вышибить из Трента душу, несмотря на то, что тот был старше и крупнее его, как вдруг Трент, весь красный от гнева, объяснил, а точнее, выплюнул Натану в лицо причину своего нападения. Представший перед внутренним взором Натана вид Нэнси, лежащей в ванне с перерезанными запястьями, был настолько яркой и впечатляющей картиной, что его руки опустились и боевой пыл разом иссяк.