Лихой хмель - [3]

Шрифт
Интервал

Ушел исполнять свои обязанности и не совать нос в чужие.

Век себе не прощу!

* * *

В отличие от предыдущих попыток, эта удалась на славу. Аппаратура отработала штатно, контакт нащупали почти с ходу и продержали на резонансе почти сорок абсолютных минут…

Когда испытателю помогали выбраться из хронокамеры, он даже шутить пробовал; от отдыха отказался, а сразу потребовал ноут и ментографа – зафиксировать впечатления (пока, значит, не утратили остроту).

Да, поначалу-то все было в ажуре.

Но вот потом, когда первый в истории хрононавт объявил, что хочет освежиться…

Сперва мне даже в голову не пришло заподозрить плохое. То есть я встревожился, конечно, но только минут через десять и совершенно дурацким образом: связался со старшим эскулапом и стал выяснять, как может сказаться Проникновение на работе пищеварительного тракта. И лишь в разгар этой кретинской консультации до меня, наконец, дошло: санузел – единственное помещение в экспериментальном блоке, где нет следилок.

В ту же секунду я приказал своим ребятам вынести дверь, но это уже ничему не могло помочь.

* * *

«Полдень. Осень. Налитая пшеница под пронзительно синим бездоньем. Конь нервно приплясывает, топчет кланяющиеся ему золотые колосья… мелкие, низкие – нетеперешние.

Ветер. Ледяной, влажный, он горчит прелой листвой и пороховой гарью, а то вдруг принимается теребить стриженую гнедую гриву, врезаясь в ноздри едким духом конского пота…

Хрусткое топотанье копыт, сдержанный гомон, металлический лязг… Резкий отрывистый ропот – это знамя, полковой штандарт, по которому ветер гонит такую же золотую волну, как и по сыплющейся переспелой пшенице.

И тот же ветер рвет у меня с плеч серо-золотой ментик. Серо-золотой… Кажется, Павлоградский гусарский полк… Или у павлоградцев шитье серебряное?».

«Строимся на гребне длинного пологого всхолмья. Далеко справа – нарядное холодное пламя березовой рощи, и оттуда, то ли из-за опушки, то ли прямо из нее с натужным тягучим громом выхлестываются, стелятся по рыжей шерсти полей густые черно-сизые космы. Там батарея. Наша.

А далеко (но с каждым мигом все ближе) впереди – четкие, неудержимо идущие в рост квадраты. Вспугнутый орудийными раскатами ветер ошалело мечется над готовым ко всему полем и раз за разом плещет в лицо барабанным треском и визгливой радостью флейт. Над темными близящимися шпалерами уже видны пестрые лоскутья знамен… Цвета не разобрать – те знамена точно так же треплются под раздерганными порывами… точно так же, как наше…

А где-то на левом фланге захлебывается чистой праздничной радостью горн и долетает оттуда еле слышимое: «По-о-олк, слу-шай…». И сразу же – более явственное, подхваченное эскадронными командирами:

«Рысью-у-у… марш!».

И поле страгивается под копыта наших коней…»

«Течет навстречу пшеничное золотое руно; растут, растут темные… темно-синие, ощеренные штыками квадраты… И вновь команда: «Сабли вон!».

Она сама находит рукоятью потную, по-слепому растопыренную пятерню; сама рвется на волю из тесной темноты ножен…».

«Карьером арш-арш!!!».

«Грохот. Неумолчный, гулкий, победный, ощущаемый не только и не столько слухом – всем телом, которое уже не свое, которое не тело уже, а частичка единой летучей лавы, пожирающей стонущее пространство. И рудые пшеничные волны льются-рушатся встречь, чтобы пропасть в бешеной молотьбе бесчисленных конских копыт; и поет-улюлюкает ветер, вспарываемый изогнутым лучом хищной ледяной остроты, продолженьем моей руки…

А те, темно-синие – они с каждым мигом различимы все явственней; они готовятся: первая шеренга опустилась на колено и две четкие линии ружейных дул готовы хлестнуть нас залпом в упор…

Нет!

Бесшумно (где уж каким-то жалким хлопкам тягаться с копытным громом!) расцветает над вражьей шпалерой цепочка нарядно-белых шрапнельных разрывов, превращая геометрически четкий строй в неуправляемую толпу… И мгновенье спустя мы налетаем, сметаем, расшибаем в кровавую слякоть…

Впереди нет врага. Впереди только пшеничное золото, преступно испятнанное грязно-синими спинами, спинами, спинами бегущих… живых трупов… падали… и хмельной ликующий всхлип сабельного размаха обрывается хряским тупым ударом, и брызжет в лицо соленая теплота, а кивер, кажется, слетел куда-то к чертям – это один из тех, впереди, приостановился было, пыхнул навстречу ватным клочком ружейного выстрела… но заалевшая полоска клинка опять нетерпеливо вздергивает правую руку к хрустально-голубой выси, к снежным хризантемам шрапнельных разрывов, а потом – снова хряск, снова брызги, и ветер взахлеб хохочет вместе с тобою… а глаза уже прикипели к порыжелому ранцу, смешно и жалко мотающемуся на спине еще одного покойника, который глуп, который до сих пор смеет воображать себя живым… Какой он жалкий, какой он маленький! Куда ему и всей этой недоумершей мертвечине до тебя, саблерукого великана на летучем великане-коне, разбудившем копытами гулкую грудь планеты?! Что им проку сучить ногами, пытаться тыкать в тебя никчемными зубочисточками штыков, если весь огромный лазорево-золотой мир, услужливо проворачиваясь, сам подставляет под твои взмахи замаравшую его дрянь…»


Еще от автора Федор Федорович Чешко
Урман

Не в радость была Кудеславу жизнь в глуши, бередила ему сердце мечта о дальних странах. Шесть лет проскитался он по чужим краям с отрядом воинов-урманов, славы не снискал, богатства не обрел, но зато обучился ратному делу.Вернулся в родной дом, а там уж забыть его успели. И хотя он теперь всегда первый среди родовичей — и в бою, и на охоте — не считают его больше за своего. Вот если только беда в ворота постучится, тогда и позовут Кудеслава — выручай, Урман…


На берегах тумана

Катаклизм намертво соединяет два совершенно несхожих мира, которые, соприкоснувшись, начинают уничтожать друг друга-как два хищника, посаженных в одну клетку. Гибель обоих миров почти неизбежна. Переходя из одного мира в другой, молодой бард ищет путь, который мог бы привести к спасению не только его самого, но и других людей, попавших в эту западню. Средневековая шпага одного мира-и античный меч другого. Лишь вместе они могли бы преодолеть все препятствия. Но смертельная вражда разделяет их и неотвратимо влечет к гибели...


Русская фэнтези 2009. Разбить зеркала

Один из самых популярных жанров в нашей стране, любимый и авторами, и читателями.Фэнтези — во всем ее великолепии и многообразии!Озорной юмор — и вполне серьезные проблемы.Увлекательные приключения — и оригинальные философские концепции.Мистические городские легенды — и неожиданные, таинственные повороты истории.Яркий калейдоскоп сюжетов и образов, персонажей и концепций.Повести и рассказы, относящиеся ко всем возможным стилям и направлениям фэнтези.


Виртуоз боевой стали

На смену детским шалостям приходят недетские беды. Юный гордец, возомнивший себя мастером фехтования, случайно убил на поединке своего наставника. За это и был изгнан в дикий суровый мир, в котором выжить почти невозможно. Но он уцелел и даже вернулся, снова пройдя через чудовищную Бездонную Мглу, – вернулся туда, где его по-прежнему считают отверженным…


Тараканьи бега

На внепланетную космическую станцию прибывают трое практикантов космотранспортного училища. Вскоре начальник станции начинает подозревать, что один из этих курсантов – суперхакер по кличке Чингисхан, согласившийся давать показания против могущественной Промышленной Лиги и законспирированный Интерполом по программе защиты свидетелей. А затем выясняется, что среди студентов есть и агент Лиги, который ищет Чингисхана. Но дело обстоит еще хуже. Мирный космический маяк из места детективного расследования превращается в поле боя…


Девятнадцать стражей

Там, где смыкаются миры, стоят они – стражи, которым суждено хранить границы, обозначать пределы. В средневековой Британии и на экзотических планетах, на архипелаге, где сильна магия моря, и посреди Кракова, пережившего войну миров, – везде найдутся те, кому нужна помощь. В новой антологии «Девятнадцать стражей» лучшие авторы из Украины, Великобритании, Китая, Литвы, Молдовы, Польши и России рассказывают яркие, увлекательные истории о чести, которая превыше смерти, о долге, который сильнее любых невзгод.


Рекомендуем почитать
Браслет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Носорог Марвина

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Заповедник

Команда аквалангистов Лаборатории Подводных Исследований ищет в глубине вод точные сведения о морской растительности. Правда, местные туземцы описывают отмель, где проводятся исследования, как зловещее, проклятое место, где гибли суда и разыгрывались таинственные драмы. Во время одного из погружений начальник экспедиции вдруг почувствовал, что попал в стремительный подводный поток, высвободиться из которого не было никакой возможности.


Внуки Марса. Повесть

Фантастическая повесть о первой высадке советских космонавтов на Венере и о новой гипотезе происхождения человечества в солнечной системе.


Тень на стене

Арнольд Кин был режиссёром фильмов ужасов. Он поставил своей целью запечатлеть на экране настоящий, запредельный страх. Кстати пришлась киноэкспедиция в Мексику.


Черный ангел

Джоанна менялась… Она становилась сверхчеловеком и не смогла продолжать жить прежней жизнью. Тим любил жену и после ее ухода стал ее разыскивать. Он уже состарился, а Джоанна оставалась по-прежнему молодой…