Лихачев - [4]

— Зачем так много, — недоуменно говорил он.

— Придется тебе, товарищ Лихачев, прежде всего насчет плана подумать, — сказал Холодилин не без назидательности.

Лихачев назидательности не любил, но не спорил.

— Будет сделано, — усмехнулся он по-мальчишески. — Что без нас было — слышали, что при нас будет — увидим, — пробормотал он и начал прощаться.

Когда молодой директор вышел из кабинета, Федор Иванович Холодилин сказал главному инженеру доверительно:

— Ну дай бог нашему теляти да волка съесть!

Глава третья

1

Здесь следует сделать небольшое отступление.

Иван Алексеевич был подростком, когда его семья перебралась в Москву. Поселились они на Малой Бронной во флигеле с полатями, русской печью и сенями, где на длинной скамье стояли ведра, а на стене висело коромысло. Электричества не было. Жгли керосиновые лампы. За водой ходили к колонке на Спиридоновку — улицу, поросшую мелкой «гусиной» травой. Эта улица пролегала в центре Москвы рядом с Палашовским рынком. Сюда спозаранок приезжали телеги с деревенской снедью. Пахло дегтем и сеном. Ржали лошади, звенели бубенцы. Была полная иллюзия сельской патриархальной жизни. Но мать с грустью вспоминала родное село.

— Что здесь, в Москве? — говорила она. — Вот в деревне хорошо. Весело. Петухи поют, собаки лают…

Отец деревин не любил. Он приезжал в Озеронцы только на побывку. Поэтому он и в Москву перебрался с удовольствием. В Москве он работал в типографии, где печаталась газета «Утро России», принадлежавшая тем же всесильным Рябушинским, всегда бывал в курсе последних событий, любил. поговорить о внешней политике: читал журналы «Ниву» и «Пробуждение». В церковь он не ходил в противоположность жене, которая блюла посты, родительские субботы, прощеные дни и престольные праздники. Поблизости, на Малой Бронной, стояла церковь Воскресения, куда она ходила говеть и причащаться.

Мать была главой семьи. Отец называл ее «генералом», а она говорила о нем снисходительно и любовно:

— Леша как тихое лето — что ни спроси, все хорошо!

Красивая, статная, с короной светлых волос, она редко выходила из себя, не унывала, не плакала. Она умела делать все, за все бралась, даже сапоги могла тачать, если бы понадобилось. Все дети старались ей помочь, и лучшим помощником был старший сын Ваня: в базарный день он толкался на рынке, брался то донести чью-то корзинку, то разгрузить подводу. Приносил домой 20–25 копеек.

— За Ваней как за каменной стеной, — говорила мать.

Он был счастливчик. Как старший, он получал новые ботинки. Остальные только донашивали.

2

Когда ему исполнилось 14 лет, в Москву из Петербурга приехал брат отца — Василий Васильевич, или просто дядя Вася, рабочий Путиловекого завода.

Ему понравился смышленый племянник, «самостоятельный», как это принято было говорить. По-взрослому серьезно и пытливо расспрашивал он о Петербурге, о Путиловском заводе.

Перед отъездом Василий сказал брату!

— Отдай парня мне в ученики. Чему он здесь научится? Ты на работе… Дуся спины не разгибает. А я научу, пошколю… Поедет в Питер.

— В Питер? Это еще зачем? — вмешалась мать, смахнув с лица улыбку.

— Как «зачем»? Людей посмотреть, себя показать! — отшутился дядя Вася. — Да потом… У нас столица… Электричество везде.

Племянник, конечно, был в восторге от открывшейся перед ним перспективы — поехать в столицу, перестать возиться с младшими, ходить за керосином, за водой, за хлебом, слушать отцовские нравоучения. Он сразу отметил, что дядя Вася простой, сильный, интересный человек. С ним было легко и просто, не то что с отцом.

И когда он кончил, Алексея Васильевич сказал своим обычным тихим голосом, покашливая.

А чего рассуждать зря. Генерал, — сказал он жене, — пусть едет. А то чему он здесь научится? Сама видишь, у него с Васькой одни сапоги на двоих. А я плохой, стал…

Мать вытерла слезы.

— А как он сам?

Поеду, — сказал Ваня решительно.

— Что ж, поезжай, Иван Алексеевич, — сказала мать и вышла из комнаты.

С тех пор она постоянно называла его «Иван Алексеевич», что вначале звучало шутливо и преувеличенно, а годы спустя казалось естественным. Он был ее первенцем. Ей самой едва сровнялось 17 лет, когда он родился. Тогда все ее называли еще Дусей Антюхиной. Может быть, поэтому в ее отношениях с сыном была ощутима особенная товарищеская нотка. Они любили говорить друг с другом о детях, о разных спорах и недоразумениях в семье откровенно, без утайки, как говорят взрослые близкие друзья.

И то, что он с такой легкостью решился уехать, обидело мать. Она простилась с ним холодно.

На следующий день они уехали.

Так кончилось детство Ивана Алексеевича, и он стал рабочим Путиловского завода, завода, который был центром не только питерского, но, пожалуй, и всего российского пролетариата, тем особенным объединением, традиции и дух которого цементировали единство русского рабочего класса.

3

Ваня Лихачев не попал в сталевары. Он был всего лишь учеником слесаря, но был горд и счастлив тем, что встает на рассвете но гудку Путиловского и так же, как сотни других рабочих, торопится к проходной, чтобы принять участие в деде, в котором и без него тоже никак нельзя обойтись.