Лигранд - [11]

Я был бы рад скрасить вечера в беседе с Пасотом, только ему не разрешалось ночевать в трактире. Для таких, как он, то есть с татуировкой на виске, на заднем дворе трактира был отдельный сарай.

Из увиденного, путем логических размышлений, я вывел, что татуировки на виске – это не знак принадлежности к сословию слуг, это знак рабства. Почему так решил? Потому что мы встретили пару групп людей в кандалах и замызганном тряпье. Первый раз они шли пешком, второй – ехали на телеге. Но в обоих случаях у всех, кроме сопровождающих, были вот эти завитушки на висках. В эту же теорию попадала и отдельная ночлежка для Пасота, и Лура с ее поведением. Я уверен, что если бы тогда захотел, то полноценный секс у нас был бы. Вернее, как «уверен». Я попытался раз. Ну, как бы и грех не попытаться, когда женщина сама тянется к твоему сокровенному, прижимается, почти раздевается. Да и она вроде как, покорно опустив руки, позволила задрать подол и погладить ее прелести. Но столько вдруг покорной тоски, столько горести в глазах. Да и губа нервно дернулась. Будто молча крикнула: «Раз хочешь, так бери! Не могу препятствовать!..» – В общем, в тот раз я не стал, и в дальнейшем меня вполне устраивали ее добровольные ласки.

Не то чтобы наличие рабства было таким уж открытием. Я и раньше замечал – охрана и кухарка, например, были без тату. Причем все «меченые» жили в отдельном домике, даже с виду не очень презентабельном, и не выходили за пределы двора, а те, кто без печатей, – могли и на сутки пропасть вовне, да и жили под одной крышей с нами, только в отдельном крыле первого этажа. К пониманию, что в этом мире – рабовладельческий строй, я отнесся спокойно. А что было делать? Прыгать и кричать: «Да как вы можете?! Это же люди! Отпустите их немедленно!» Я и так-то на положении «ударившегося головой». Да и некоторые аспекты рабства были даже приятны. Но и высокомерно к Пасоту, скажем, или другим слугам, я не относился. Вот Корндар, например, на людях даже не разговаривал с рабом. Максимум давал краткие указания суховатым тоном. И на меня ворчал, если я разговаривал с рабом при посторонних.

– Корндар, расскажи про деда… – Слова «дед» как такового в языке этого мира не было, поэтому на местном моя просьба слышалась так: «Корндар, расскажи про отца отца».

– Правильно надо говорить: «Отец моего отца», – скривившись, поправил меня брат.

Скривился он не из-за моего вопроса. Сейчас как раз был такой момент, когда я знал, но не мог показать, что знаю. Так и хотелось сказать ему: «Да опохмелись ты наконец!..» – Но возникнет подозрение – а откуда я знаю? Я, конечно, играл роль человека, к которому память понемногу возвращается. Но так как в действительности она совсем даже не возвращалась, то и я не выпячивал напоказ знания.

– Отец моего отца, – повторил я.

Так повелось. Если Корндар поправлял меня – надо повторить правильно.

– Нет. Отец моего отца, – медленно повторил брат.

– Отец моего отца.

Брат покачал головой. Произношение у меня прихрамывало.

– Отец моего отца. Отец моего отца. Отец… – начал я повторять шепотом, пытаясь скопировать произношение Корндара.

– Балзон Пионат – это cretot.

– Что значит «cretot»?

– Сильный человек. Только не мышцами, а… – и брат покосился на меня.

На все сто уверен, что он сейчас подыскивает слово из моего лексикона, чтобы избежать нового вопроса, ну или такое, чтобы потом можно было объяснить, так как пару раз он попадал в ситуацию, когда не мог объяснить значение сказанного.

– …умом, – наконец разродился брат, – и смелостью.

Вернее всего – духом, так как брат нахмурил брови – значит, привирает. Была у него такая привычка: когда врет – хмурит брови.

– Я когда… был у него, – Корндар старательно подбирал слова, – мы называли его Железный отец.

– А у тебя нет вина? – решил я спасти брата.

– Нет… – вздохнул он.

– А где вещи лежат? – Я подразумевал багажное отделение сзади.

– Там то, что отец деду отправил.

Представляете, как смешно звучала эта фраза в оригинале, с учетом того, что «дед – отец моего отца».

Я показал Корндару три пальца и загнул один. Ну а чего? Две мы довезем или три… Ну разбили одну…

– Роут, останови! – поспешно крикнул брат кучеру.

Через пять минут мы по-свойски – то есть прямо из горла, так как из бокалов вино можно и расплескать – распивали напиток с великолепным ароматом и вкусом: не чета тому, что подавали в трактирах.

Если бы я знал, куда еду, попросил бы брата не торопиться в дороге. Вы были в армии? Имение деда недалеко ушло. Как оказалось, это семейная закрытая школа, ну или университет, тут все относительно. Образовательных учреждений как таковых в этом мире не было. Хотя нет, были: для рабов. Забавно звучит, да? Об этом позже.

Имение. Серая унылая крепость с большим трехэтажным каменным домом, примыкающим к одной из стен, высоким каменным же забором и хозяйственными постройками во дворе. Словно для усиления восприятия, крепость встретила нас уныло моросящим дождем, без подготовки погрузив мой разум в предстоящие серые будни. Как будто границу переехали. За спиной – все краски леса и вкус благородных напитков, впереди – непонятное серое будущее. Мы вышли из кареты, остановившейся на довольно обширном дворе. Мрачность антуража подчеркивалась сценой наказания какого-то человека. Прямо как в кино, только вживую. Гибкими палками по спине! Корндар даже не глянул в ту сторону, а вот я залип на это, машинально слегка прижмуриваясь при каждом ударе. То, что мужику очень больно, было бы понятно и без звука. А его крики при этом – так вообще… Зверство, одним словом.