Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии - [42]

Тревога и страх

Вы знаете, что такое страх: тяжесть в желудке, холодный пот, затрудненное дыхание, учащенное сердцебиение. Тревога переживается точно так же. Разница в том, что в случае страха вы знаете, чего боитесь, тревога же является неясным чувством: вам не известно, что вас пугает. Конечно, некоторые из нас настолько ловки в самообмане, в избегании неприятных эмоций, что даже не распознают тревоги. Если у вас есть все или некоторые из вышеуказанных физических симптомов, возможно, без видимой причины, напомните себе, что вы испытываете тревогу.

Мы склонны считать страх нормальным, а тревогу невротической, но это неправда. Существуют нормальный (реальный) страх и невротический (иррациональный) страх; существуют также нормальная тревога и невротическая тревожность. В этой главе речь пойдет обо всех четырех типах.

С чего начинается паттерн тревоги в раннем возрасте? У разных психоаналитиков на этот счет существуют разные теории. Гарри Стэк Салливан утверждает, что паттерн закладывается, когда первые переживания всемогущества младенца (я плачу, и как по волшебству, появляется молоко) уступают осознанию его полной зависимости. В течение дальнейшей жизни паттерн тревоги формируется за счет двух факторов: а) угрозы потерять родительскую любовь и б) сильной эмоции (например, ярость), пока ребенок еще слишком юн, чтобы справиться с ней.

Карен Хорни считает, что дети в нашей культуре слишком зависимы от своих родителей и не могут позволить себе сполна прочувствовать гнев и ненависть, возникающие из- за разочарований повседневной жизни. («Если я буду ненавидеть мать, то она возненавидит меня».) По ее мнению, конфликт между зависимостью и враждебностью рождает тревожность.

Фрида Фромм-Райхман отмечает, что самооценке невротика непрерывно угрожают его постоянные неудачи, являющиеся следствием провального поведения. Она убеждена, что в этом основная причина тревожности.

По словам Ролло Мэя, каждый раз, когда вы вступаете на новый путь, обнаруживая в себе новые устремления, ваш внутренний ребенок испытывает вину и чувствует себя так, будто предает мать. У вас развивается тревожность. Чем более творческим вы являетесь, тем больше тревожности вам приходится испытывать. В своей книге «Значение тревожности» (The Meaning of Anxiety), где Мэй подытожил взгляды различных школ на тему тревожности и страха, он заключает, что тревожность в жизни взрослого развивается всякий раз, когда его базовая жизненная ориентация оказывается под угрозой. Каждый из нас придерживается твердого убеждения относительного того, каков окружающий мир, и своего места в нем. Когда происходит что-то, что безжалостно нарушает эту внутреннюю убежденность, мы испытываем тревогу.

Депрессия тридцатых годов двадцатого столетия — хороший тому пример. Слишком долго люди привыкали к мысли, что сознательный трудолюбивый американец вполне способен заработать себе на жизнь, а в период депрессии многие достойные люди потеряли работу и не могли добыть ни одного доллара честным путем. Пошатнулось глубоко укоренившееся убеждение, что в этой стране великих возможностей человек, разбогатевший собственным трудом, может не только чувствовать себя защищенным, но и ожидать еще большего успеха: в 1929 году состоятельные люди потеряли все. Потрясение от этой новой действительности, падения экономической системы, когда мир, каким люди его знали, вдруг перевернулся с ног на голову, вызвало реальную нормальную тревогу у населения по всей стране.

Но люди, для которых материальные блага и статус представляли всю их идентичность, их единственный смысл в жизни, люди, для которых финансовый провал стал равноценным психологической смерти, пережили невротическую тревогу. Пример тому — финансист, выбросившийся из окна собственного офиса.

Фриц Редл в своей работе, посвященной мальчикам с поведенческими расстройствами (Children Who Hate; Controls From Within), обнаружил, что любовь и доброта вызывают невротическую тревогу у подростков, придерживающихся философии отвергающего, жестокого мира, который они узнали, благодаря жестокости своих родителей: «Взрослые отвратительны».

Теперь о реальном и невротическом страхе. Я считаю, что в наше время[8] страх атомной войны является реальным и нормальным. Реальный страх заставляет вас что-то предпринять с целью облегчения этого чувства. Вы пишете письмо конгрессмену, вступаете в мирную организацию или изучаете научные труды по мирным альтернативам, в результате чего вы обнаруживаете, что ваша активность, вне зависимости от ее масштаба, смогла дать вам, по меньшей мере, временное избавление от страха. (Конечно, многие из окружающих скрывают этот страх за внешними эмоциями — скукой, беспокойством, ненасытным стремлением к развлечениям или транквилизаторам.)

С другой стороны, я знала одну женщину, которая страдала навязчивым страхом атомной войны. Она призналась, что всегда носит с собой маленькие ампулки с ядом мгновенного действия для себя и своих детей на случай бомбового удара, не получает никакого удовольствия от жизни («Все преходяще») и совсем ничего не делает, чтобы внести свой вклад в антивоенное движение («Я чувствую, что совершенно бессильна»). Это и есть