Лицом к подсознанию. Техники личностного роста на примере метода самотерапии - [11]

Когда отец женился во второй раз, все, включая его самого, мачеху и тетушек, внушали мне, чтобы я перестала быть похожей на мать. «Прямо как мать», — висело над моей головой дамокловым мечом всякий раз, когда я проказничала. Но пение? При чем здесь мое пение? Может быть, я запрещала себе петь, потому что пела мама? Никак не удается выявить скрытое чувство.

Я попробовала пойти по другому следу. Какие я испытывала к матери чувства в раннем детстве? Когда родители развелись, мне было пять лет. Я хорошо помню драматическую сцену со слезами и криками, когда они использовали меня как оружие, чтобы сделать друг другу больно. «Пусть решает ребенок, — сказал тогда кто-то из них. — Ну, давай же, решай. С кем ты хочешь жить — с мамой или с папой?» Помню, как вначале я никак не могла принять решение, мне хотелось быть с обоими. Потом я начала жалеть папу: она ушла от него, она никогда его не любила; я хорошо помню это чувство. Теперь я буду его любить. Бедный папочка. Так я и выбрала своего отца.

Что должна была чувствовать маленькая девочка, которая захотела стать лучшей заменой жены для собственного отца? Вину за то, что пришлось занять место матери? Я не знала, но, рассказывая эту историю Берни, неожиданно взорвалась: «Да как они могли так со мной поступить? Я была всего лишь маленькой девочкой!» Всего лишь маленькой девочкой… Вдруг я вспомнила то, что давным- давно переросла и забыла. В юности и начале взрослой жизни у меня была одна странная привычка, которую я сама за собой не замечала, пока мне не указали на нее друзья. Всякий раз, когда я оказывалась в потенциально угрожающих ситуациях среди незнакомых людей, мой голос становился предательски-тонким, «детским». Подобное поведение было настолько непохоже на меня обычную, такую искреннюю и честную, что мои друзья просто терялись. Я и сама сильно смущалась, замечая это за собой, но мне никак не удавалось контролировать себя. Я осознавала, что делаю, уже слишком поздно. В конце концов, после моего замужества эта привычка канула в прошлое.

Теперь, впервые в жизни, я поняла, что означал этот детский голосок. Ребенок внутри меня говорил: «Я всего лишь маленькая девочка». На несколько минут я опять становилась ребенком: бдительным к требованиям сильных взрослых, осведомленным об их настроениях и ожиданиях, искусно разыгрывающим роль, которую предпочитала моя приемная родительница, одновременно безумно боясь разоблачения. В те далекие дни я ощущала себя взрослой, запертой в детском теле, которая прикидывается ребенком. Почему? Может быть, я боялась, что, встав на место Матери рядом с отцом, я не смогу оправдать его ожиданий? Или, может быть, я боялась Материнского мщения, наказания за то, что заняла ее место? Была ли это вина? Я не знала (я не психотерапевт себе); я знала только одно, что пение — опасное для меня занятие, предназначенное для взрослых женщин. Ребенок во мне был слишком напуган, чтобы петь, не стесняясь, взрослым голосом.

Шаг 5. Определить паттерн. В течение нескольких минут я возвращалась в свое безопасное взрослое «я»; гнев к дочери (внешняя эмоция) прошел. Как обычно, после переживания скрытой эмоции изменилась вся картина. Мне стал полностью понятен смысл этой вечерней сцены. Я знала, откуда взялась моя чрезмерно сильная реакция на прерванное пение.

Когда Джинни только заговорила со мной, я действовала так, будто не вправе ее останавливать, будто я делаю что-то плохое, продолжая петь. Эта снисходительная установка позволила ей болтать без перерыва, тогда как мой внутренний ребенок чувствовал все возрастающую угрозу, как будто Джинни запрещала мне петь. Тревога росла, пока не превратилась в гнев. Гнев скрыл мое чувство, что дочь вправе не дать мне сделать что-то запретное.

Можно предположить, что эта проблема всплывет еще раз, но теперь, узнав свой паттерн, я могу использовать свой разум и попытаться разрешить ее сразу в момент возникновения. Теперь мое видение прояснилось, то, что искажало его, было исправлено, и я могла возместить что-то из непосредственного ущерба. Я тут же направилась в дом и извинилась перед Джинни за свой срыв. «По-моему, я слишком обиделась из-за того, что ты прервала мое пение», — объяснила я.

«Но, мамочка, я же не знала, — запротестовала она. — Я не хотела тебя беспокоить. Я не знала, что тебе это не нравится». Разумеется, она не знала. Когда она задала свой первый вопрос о вечеринке, я только дружелюбно улыбнулась в ответ и повела себя так, будто совсем не возражаю против разговора во время пения. Я ввела ее в заблуждение своим сообщением: продолжай говорить, не давай мне петь.

Поэтому я сказала ей: «Это была моя вина. Мне надо было сразу тебя остановить, вместо того чтобы дожидаться, что ты разговоришься, чтобы потом на тебя накричать. Теперь, прежде чем сесть за фортепьяно и спеть несколько песен, я буду напоминать тебе заранее, чтобы ты меня не прерывала». Так я нашла способ решить проблему. Долго еще после этого случая я торжественно объявляла всей семье: «Сейчас все прекращают со мной говорить, хорошо? Я хочу немного попеть». Иногда я забывала их предупредить, но оказалось, всегда можно найти секунду для того, чтобы покачать головой или прошептать: «Ш-ш-ш!», — и никогда больше не переживать подобных неприятных сцен.