— Значит, ты меня любить не будешь, потому что я буду сидеть дома.
— У тебя не такой характер, чтобы все время сидеть дома. Сейчас другое дело… это наш медовый месяц.
— Да, да, медовый месяц. Это наше свадебное путешествие в этой орущей, трясущейся деревянной коробке…
— Нет, мы еще не путешествуем, мы сидим тут, как русские сидят перед отъездом. Есть такой обычай: если предстоит далекое путешествие, надо в последний момент после всех сборов сесть и недолго посидеть.
— Да, я знаю. Нужно сидеть молча.
— Это для того, чтобы сосредоточиться, тогда можно увидеть будущее.
— Давай попробуем? Посидим?
— Так не получится.
— Прошу тебя, попробуем.
— Не надо…
Но все же мы идем на кухню. Там два табурета. Мы садимся. Молчим.
— И что? — спрашивает он.
Я раскачиваюсь всем телом, как качалась тогда, в тюрьме.
— Скажи, ну, сделай это для меня…
— Мне… мне кажется, что мы будем жить долго. У тебя даже будут удачи, но мы не принесем друг другу счастья. — Его лицо темнеет, и я поспешно добавляю: — Но это все неправда. Мы же не прощаемся со старыми местами, а видеть будущее невозможно. Может быть, нам посчастливится, и мы скоро умрем… А теперь твоя очередь.
— Я вижу озеро у меня на родине, тихое, чистое и теплое озеро. И мы с тобой, ты прекрасна, а я возле тебя: старый, бородатый, спокойный.
Я только качаю головой. То, что я видела, случится. И я почти плачу. Хотя мне казалось, что мои слезы давно высохли. Я не плакала с тех пор, когда была маленькой девочкой. Я люблю Андрея, я очень его люблю…
— Можно встать? — спрашиваю я, улыбаясь. Но он замечает слезы, которые не хотят литься.
— Прости меня. Ты же не веришь в эти предрассудки?
— Верю.
— Не надо… Понимаешь, машина, которая нас затянула, в действительности, очень проста. Она может сказать лишь «Да» или «Нет». «Да» означает тюрьму и остальное, мы знаем все это. «Нет» значит, что машина выпускает нас, выбрасывает из своих расчетов. По крайней мере, на время; и тогда нам кажется, что это на веки вечные, и мы кричим: «Вот она, свобода!» Но для машины это — просто «Да» или «Нет». Но может быть, это только затмение солнца? Будущее человечества — ослепительное, прекрасное солнце. Сегодня на его пути холодная луна. Но не надолго… Надежда есть. Бывает «Да» и бывает «Нет».
— Можно просто играть в орла и решку.
— Машина действует по-своему. Когда она работает нормально, «Нет» случается чаще, чем «Да». Или столько же. Но ее безумные хозяева колотили в нее молотками. Машина помнит удары, в ней перегорели какие-то лампы.
— Помнит? Мой белый халат… он тоже будет помнить, что порвался этой ночью?
— Да, потому что если ты его выбросишь…
— Я не выброшу его до самой смерти.
— Ну, скажем, потеряешь. Ведь можно потерять.
— Можно сказать. Потерять нельзя.
— Допустим тогда лишь на одну секунду: он порвался и потому попал к тряпичнику. Если бы он не был порван, то жил бы еще некоторое время. Может быть, говорить «помнит» не совсем точно, но случившееся с ним припечатало его судьбу, или то, что мы называем судьбой. Попав на скалы, корабль тоже…
— Но я люблю его… Я сошью его малюсенькими стежочками, он будет, как новый, я починю его в благодарность за то, что он дожил до этой ночи.
Я умолкаю. Теперь он вдруг осознает, что я предвидела нашу судьбу.
— Теперь мы будем бояться только друг за друга…
— Да, — отвечаю я. Но я думаю, что он должен взбунтоваться, говорить, как он говорил вчера со своим другом — бывшим другом… Потому что Константин Владимирович, если бы он жил, снова бы пошел во флот. Он верил бы и дрался бы до конца за свою родину!
— Мы уже никогда и нигде не будем по-настоящему счастливы, — говорю я.
— Даже вместе?
Я не отвечаю. Но я желаю — желаю изо всей мочи, — чтобы сейчас, сегодня, было настоящее счастье… И счастье приходит…
Большего я не смогла бы дать даже Константину Владимировичу.
Пип-пип-пип. Восемнадцать часов ноль минут. Передаем прогноз погоды и программу наших вечерних и утренних передач. Прогноз погоды: завтра…
