Лицом к лицу - [10]

— Я не люблю ее, но мне интересно. А когда у меня есть работа… В старые времена дипломаты делали настоящую работу. И они должны были представительствовать! К примеру, Пал Эстергази, современник Сечени. Он жил в Лондоне в такой роскоши, что даже их сиятельства лорды были поражены.

— И что же, его уважали? С ним считались?

— Нет. Как человек Эстергази веса не имел. А кроме того, ему не удалось прибавить себе веса богатством. Он тратил больше, чем могли давать даже поместья Эстергази.

— Задам вам тот же вопрос: на что вам все это?

— Мне хочется знать всю подноготную моей профессии. Если уж начал заниматься… К тому же, интересно путешествовать. Молодые атташе по-настоящему знакомятся с жизнью. Здесь, в дружественных странах, конечно, не совсем то, но тут тоже есть что делать. Да вот хотя бы я: помогаю всем вам как можно быстрее попасть на родину.

— Насколько я понимаю, это ведь консульская работа?

— Разумеется. Собственно политика в наши дни находится в других руках…

— Находится в других руках и делается без вашего участия. И тем не менее, вы должны ее представлять, защищать, бороться за нее. Так ли уж это хорошо?

— Мне нравится. Те из нас, кто приехал с Запада — с запада для здешних, — прямо говоря, своего рода «аккредитированные шпионы».

— Но вы же ничем не рискуете. Если дипломат окажется болваном, в ответе за него другой.

— Но его карьера все же летит к черту.

— Какой ужас! Карьера! Кстати, полетела к черту карьера британского военного атташе?

— Британского атташе? О чем это вы?

— Всего лишь о том, что было во всех газетах пару дней назад. Этот атташе якобы переоделся в какой-то измазанный комбинезон и в этом костюме сделал с москворецкого моста несколько снимков завода имени Орджоникидзе. Говорят, что индустриальные объекты имеют военное значение, хотя я в этом сомневаюсь. Что может иметь значение? Силуэт? С расстояния в три километра? Сказочки для детей или взрослых идиотов, да и те могут не поверить.

— Знаете, есть такие вещи, как длиннофокусные объективы.

— Все равно, даже с такими объективами. А на кой дьявол маскарад? Почему он шел пешком и вообще, почему не купил те же снимки у профессионального фотографа за пятьдесят рублей? Самое большое, за пятьдесят.

— Вы помните его фамилию?

— Мак-Аллен или что-то в этом роде… Или МакКормик. Хотя нет, МакКормик это такой комбайн, кажется, был у нас один дома… А что, это важно?

— Очень важно, Банди. Вы совсем упустили из виду тот факт, что наш атташе — шотландец. А пятьдесят рублей… — он поглядывает на меня, чтобы увидеть эффект, и, на самом деле, я не могу удержаться от смеха.

— Да, дорогой Пишта Баница, ответ, достойный истинного дипломата. Недурно, поздравляю!

Мне действительно смешно и в благодарность за шутку я не выкладываю свой козырь: ведь тот атташе мог спокойно сфотографировать завод из машины, если уж так дорожил своими рублями.

Смех раздобрил нас обоих, и Баница продолжает разговор прежним мягким голосом:

— Откровенно говоря, я во сто крат предпочел бы работать директором какого-нибудь оптического завода или телефонной фабрики. Но там, у нас, меня все время хвалят за надежность — и, следовательно, держат подальше от дома.

— Да, хорошего мало. Даже если они выбирают верно, то всегда по принципу «обратного отбора». Поезжай и будь надежным за границей, потому что дома ты стал бы директором завода, и тебя нельзя было бы завтра же уволить. Значит, уже дошло до этого? Быстро, быстрее, чем здесь. Правда, у них уже был здешний опыт.

— Ну… не совсем… Это не так просто. Возьмите наши успехи. Мы положили конец инфляции. Сами понимаете, какое это было достижение.

— Не спорю, не спорю.

— Во всяком случае, там ситуация другого рода. Скажем, то, что я занимаю этот пост…

— Что ж, тем лучше для меня… только бы они вас послушали. И все-таки… я чую носом: что-то не так, Баница.

— Сейчас, сегодня, вы душевно изранены, недоверчивы, я все понимаю. Поверьте мне, когда вернется здоровье, когда найдете себе снова настоящее дело…

— Что снова? — Его успокаивающий взгляд не помогает. — Снова? Вы воображаете, что я когда-либо смогу найти себе укромное местечко, снова стану поддакивать — потому что у нас так много правильного, хорошего, генеральная линия верная и тому подобное, а случались всего только отклонения и искажения, и «то, что нас разделяет» несравненно менее важно того, что нас объединяет, и так далее, и так далее?.. И «первым делом объединение». Нет! Говорю вам это сейчас, пока вы еще не принялись меня отсюда вытаскивать. Все дело в том, что, понимаете, я — коммунист. А те, кто всему поддакивают, — они не коммунисты. Некоторые из них, может быть, когда-то и были коммунистами. Некоторые. Большинство не было никогда…

— А куда вы меня соизволите отнести? Никогда не был или сейчас перестал? — Наконец-то он выходит из своего убежища, забывает о роли.

— Кем вы были когда-то, теперь значения не имеет. А кто вы сейчас, не знаю — еще не знаю. А вы сам знаете?

— Я коммунист.

— Верю, что вы так о себе думаете. Иначе я не сидел бы здесь с вами вместе. В лучшем случае, был бы у вас в бюро и стоял бы перед вашим столом. Этого достаточно?