Лицо под вуалью - [27]

Дора сидела у его постели, и вокруг них обоих были задернуты занавески. Он попытался сесть, но она покачала головой, предостерегающе вытянула руку.

– Который час?

– Около одиннадцати. Примерно одиннадцать часов утра, воскресенье. – Супруга поняла, что происходит у него в голове. – Ты не все это время лежал без сознания, ты пришел в себя в машине «Скорой помощи» по дороге сюда. Ты спал.

– Я, кажется, ничего не помню, кроме того, что ударился головой о вишневое дерево. О, и я почему-то прыгнул и летел… может, от нашей двери? Не могу понять, почему.

– Бомба взорвалась под машиной, – сказала Дора. – Это была не наша машина, а Шейлы. Ты что-то сделал, и она сработала – то есть, я хочу сказать, любой человек, севший за руль, привел бы ее в действие.

Вексфорд это переварил. Он не мог ничего вспомнить и сомневался, сможет ли когда-нибудь. Дора и Шейла смотрели телевизор, а он зачем-то вышел в сад перед домом и прыгнул в темноту, как мог сделать человек, летающий во сне, но на его пути стояло дерево… Но ведь жена сказала, что он сидел в машине, в машине их дочери…

– Я был в машине?

– Ты вышел, чтобы переставить машину Шейлы и убрать нашу.

– Бомба предназначалась для Шейлы?

Дора грустно вздохнула:

– Похоже на то. Ну, наверное, да. Но ты не должен огорчаться, тебе предписан покой…

– Со мной всё в порядке. Я только ударился головой.

– У тебя все тело в порезах и синяках.

– Она предназначалась для Шейлы, – произнес полицейский. – Ох, слава богу, что это я завел машину! Ох, слава богу! Я не помню, но я, наверное, завел ее. Я в лечебнице? В Стоуэртоне?

– Где же еще? Внизу сидит старший констебль, и он хочет тебя видеть. И Майкл умирает от желания тебя повидать: он думал, что ты погиб. О тебе передали по телевизору. Многие думали, что ты погиб, дорогой.

Вексфорд молчал, переваривая это. Он пока не будет думать о Шейле и о том, как она была близка к гибели, он пока не станет думать об этом. К нему начало понемногу возвращаться чувство юмора.

– Одно хорошо, нам теперь не придется чинить ограду, – сказал он, а потом прибавил: – Бомба. Да, бомба. У нас осталась хоть часть дома?

– Тебе нельзя огорчаться… Ну, чуть больше половины дома.

* * *

Бёрден временно взял на себя расследование дела Робсона. Он был убежден, что Вексфорд будет отсутствовать по крайней мере две недели, хотя сам старший инспектор считал, что ему хватит одного-двух дней. Так он сказал полковнику Грисуолду, главному констеблю[3], сочувствие которого выразилось в том, что он не поверил, будто Вексфорд ничего не помнит о бомбе, и в несправедливом гневе против Бёрдена за то, что он уехал той ночью, никому ничего не сказав.

– Я заставлю их отпустить меня завтра домой, – сказал Вексфорд Бёрдену.

– Я бы не стал этого делать, ведь у тебя нет теперь дома.

– Да. Дора сказала, от него осталось около половины. Мне никогда не нравилась эта гаражная пристройка; я говорил, что она построена кое-как. Не сомневаюсь, поэтому она и развалилась. Как я понимаю, люди в таком положении, как мы, обычно живут в прицепе.

На голове у старшего инспектора была огромная повязка. Порезы на левой щеке заклеены белым пластырем, а другая сторона лица приобретала черный цвет – казалось, прямо на глазах у Бёрдена. Шейла пришла, когда он был еще там, и обняла отца так крепко, что тот застонал от боли. А потом поговорить с Вексфордом пришел эксперт по бомбам из Майрингхэмской бригады Отдела тяжких преступлений. И инспектору с Шейлой пришлось уйти. Теперь Майкл, перед которым лежало медицинское заключение Самнер-Квиста, должен был решить, позволяет ли здоровье Вексфорда показать ему сегодня, чуть позже, это заключение. Вероятно, он все равно попросит его об этом, и таким образом снимет бремя решения – показывать или придержать это заключение – с плеч Бёрдена.

Собственно говоря, в этом документе не было почти ничего такого, чего Вексфорд не знал. Время смерти миссис Робсон было установлено с максимально доступной точностью в интервале от пяти часов тридцати пяти минут до пяти часов пятидесяти пяти минут. И смерть наступила на том самом месте, где потом нашли тело. Она умерла от асфиксии в результате сдавливания шеи лигатурой. Бэзил Самнер-Квист даже высказал предположение, что эта лигатура – здесь он ни разу не использовал слова «гаррота» – была сделала из провода, вероятно, в какой-то пластиковой оплетке, так как крохотные частицы этого вещества обнаружили в ране на ее шее. Это вещество, в данный момент отправленное в лабораторию на анализ, вероятнее всего, было гибким поливинилхлоридом, возможно, в сочетании с одним из полимеров – например, стеаринакрилонитрилом.

Бёрден слегка поморщился, читая эти названия, хотя довольно хорошо представлял себе, что означает такой материал – несомненно, он очень напоминал изоляцию проводов его настольной лампы. Было высказано предположение, что эта лигатура имела ручки на каждом конце, за которые держались руки убийцы, чтобы удержать жертву и самому не пораниться.

Гвен Робсон была сильной, здоровой женщиной, ростом в пять футов и один дюйм, и весила сто десять фунтов. Самнер-Квист дал ей на три года меньше, чем было в действительности. Она никогда не рожала детей и не делала операций. Ее сердце и другие важные органы были здоровыми. Она лишилась зубов мудрости и еще трех коренных зубов, но все остальные зубы имелись в наличии и были здоровы. Если бы на автостоянке какой-то человек не подошел к ней сзади с удавкой, подумал Бёрден, она, вероятно, прожила бы еще лет тридцать и надолго пережила бы своего больного артритом, преждевременно состарившегося супруга.