Лицо под маской - [60]

Ну что же, без ложной скромности могу сказать, что работа мне удалась. Нам всем она удалась, не только мне, конечно. Это было именно то лицо, которое я видела на снимке: живое, красивое, с богатой мимикой. Карло улыбнулся, привычным жестом потянулся, чтобы дотронуться до скулы, и с тревогой взглянул на меня.

– Уже все можно! – я махнула рукой. – Умываться, тереть глаза, улыбаться и хмуриться. Вот, правда, бриться в ближайшие годы вам не придется…

– О, я не буду из-за этого плакать! – он вскочил с кровати, стиснул меня в объятиях и закружил по комнате. – Боги, я свободен наконец!

– Карло, вы помните о Дориане Грее? – спросила я, мягко высвобождаясь. – Теперь у вас будет такое лицо, которое вы заработаете…

– Да, синьора, – очень серьезно произнес он, склоняясь к моей руке. – Я буду просыпаться с этой мыслью и засыпать с нею же.

– Далее, – продолжила я, возможно, более строгим голосом, – никакого алкоголя в течение полугода. Потом еще год – не более бокала вина в день, лучше белого. До конца мая постарайтесь закрывать кожу от солнца. Потом можно потихонечку загорать – полчаса-час с утра и вечером. Впрочем, я все это распишу в подробностях.

– Я думаю, что мы уедем в свадебное путешествие в Данию и Норсхольм, – кивнул Карло. – Там у меня живут друзья, и в Христиании уж точно в апреле солнца будет немного.

– Прекрасная мысль, – одобрила я. – Ну что же, пойдемте? Я бы хотела где-нибудь сесть и написать в деталях показания и запреты.

– Спасибо, Нора, – Пьетро обнял меня. – И вот еще один важный момент. Через две недели свадьба этого мальчишки и Беатриче, согласитесь ли вы представлять семью невесты?

– А что говорит сама девушка?

– Она согласна, – ответил Карло. – В общем-то, если бы не вы, она бы в этом монастыре и до лета не дожила, я так думаю.

– Ну что же… Родственников у нее нет, ничьего места я не займу, так что – да, согласна!

Мы вышли в коридор, и от стены тенью метнулась Беатриче, схватила Карло за руки, вглядываясь в лицо, и наконец радостно рассмеялась:

– Совершенно такой! Синьора!.. – она присела передо мной в глубоком реверансе.

– Пойдем, милая, – обнял ее жених. – Тебе тоже нужно выслушать все, что скажет доктор Хемилтон-Дайер.

Ка’Контарини я покинула уже поздним вечером. Слегка нетрезвая и перегруженная информацией о своих обязанностях в качестве представительницы стороны невесты. Что нужно делать и что категорически нельзя, какое должно быть у меня платье на венчании и на приеме, что подавать правой рукой и что левой – все детали смешались в моей памяти в разноцветный клубок. Ну и ладно, на свежую голову расспрошу Франческу, она истая латинянка, все должна знать. Я сладко зевнула, представляя себе, как приму душ, полчасика послушаю музыку и лягу спать. В этот момент за открытой шторкой кабины я увидела гондолу, поравнявшуюся с моей и двигавшуюся. Гондольер что-то крикнул Массимо, тот ответил – оба говорили на местном диалекте, почти непонятном для меня. Кабина этой гондолы была наглухо закрыта темными плотными занавесями. Я невольно обратила внимание на небольшой золотой герб на дверце: павеза, рассеченная вертикально, с соколом в левом поле и оливковой ветвью в правом. Где-то я слышала о таком гербе, но вот где? Есть там внутри кто-то, отдавший лодочнику приказ, или, может быть, этот молодой человек просто знакомый Массимо? Тут шторка отодвинулась, и в окошке я увидела человека в бауте и треуголке. Невозможно было даже понять, мужчина это или женщина; впрочем, а для чего ж еще и придумывали бауты, если не для того, чтобы носящий ее оставался неузнанным?

Чужая гондола прижалась к моей практически вплотную, и я услышала учащенное дыхание неизвестного, почувствовала даже запах духов, резкий и горький. Рука в белой перчатке ловко перебросила мне на колени конверт, шторка задернулась и черная длинная лодка мгновенно, без рывка или всплеска весла, ушла вперед. Почти сразу же я почувствовала, что Массимо остановился возле причала, а через мгновение он открыл дверцу и встревоженно спросил:

– Синьора, вы в порядке?

– Пока да. Что это было, Массимо? – спросила я несколько заторможенно. Могла бы и не спрашивать, и так понятно, что таким образом признания в любви не передают, так что угрозы, скорее всего…

– Тот гондольер предупредил меня, что его хозяин настроен очень решительно и чтобы я не пытался уйти. Вам, мол, хотят только передать известие.

– Ну, ты и не стал пытаться… я поняла.

– Нет, синьора, вы именно что не поняли. На веслах той лодки был Антонио Лукани, он трижды побеждал в гонках. Я бы все равно не сумел, от него не уйти. Он поклялся, что вам не причинят вреда.

– Если ты знаешь его имя, значит, знаешь, как зовут хозяина? – оживилась я.

Массимо только покачал головой.

– Антонио перешел к другому proprietario, и никто не знает к кому.

– Ясно. Ладно, Массимо, поехали домой.

– Слушаюсь, синьора!

Он исчез, и гондола отошла от причала. Я задумчиво повертела в руках конверт. Заклеен, вроде бы никакой магией не веет, а там кто его знает? Если б я еще умела это определять! Нужен кто-то из серьезных магов. С Пьетро я рассталась полчаса назад, и, судя по его состоянию, он немедленно отправился спать; кстати, у меня самой легкое опьянение прошло, будто я не пила вина неделю. Лавиния будет здесь только во вторник. Так, минуточку! Лавиния – это Служба магической безопасности. В Венеции глава этой Службы Джан-Марко Торнабуони, младший брат Джан-Баттисты. Так какого же Темного я торможу?